История всемирной литературы Т.8

Идея национальной «укорененности» как философская основа концепции человека у Барреса вызвала несогласие многих его современников. Так, А. Жид, например, полагал, что представление о сильной личности, культ которой безусловно исповедовал Баррес, несовместимо с попыткой привязать эту личность к национальной почве. Та же мысль Барреса, ставшая основой его политических взглядов и вылившаяся в проповедь реванша, получила резкий отпор со стороны всех прогрессивно настроенных французов (Р. Роллан, в течение многих лет оспаривавший шовинистические взгляды Барреса, во время войны называл его «соловьем резни»).

В романе «Лишенные почвы» есть глава, которая называется «Визит Тэна к Ромерспахеру». Это своего рода идеологический центр романа. Преклоняясь перед Тэном, вкладывая в уста философа наиболее дорогие ему мысли (рассуждения Тэна о платане перед Домом инвалидов, символизирующем подчинение всего сущего непреложным законам бытия и необходимость связи каждого с родной почвой), Баррес пытался передать это преклонение своим молодым героям, хотя его alter ego — Ф. Стюрель — оспаривает ряд тэновских положений. И в этом проявляется чуткость Барреса к общественным переменам: разочарование в позитивизме, носителем и олицетворением которого выступал в литературе Ипполит Тэн, стало одной из своеобразных примет развития общественного сознания 90-х годов. Мысль о том, что наука не может исчерпать духовного мира человека, который не сводим лишь к сфере рационально познаваемого и объяснимого, очень ясно выражена в произведениях Барреса.

Эта двойственность писателя окрашивает и его эстетику. В отличие от ряда своих единомышленников, проповедовавших возрождение национальной традиции, которая понималась ими достаточно узко и сводилась лишь к классицизму, а романтизм и символизм объявлялись следствием немецкого влияния (Ш. Моррас), сам Баррес был не чужд символизму и никогда не рассматривал классицизм в качестве единственно достойного направления в искусстве прошлого. Ясность и четкость мысли неотделимы у Барреса от романтической патетики, эмоциональности, стройность и логичность многих его посылок соседствуют с мистической окрашенностью ряда его произведений (например, роман «Вдохновенный холм», 1913). Да и в самой форме барресовского романа ощущается явное нарушение повествовательной традиции реалистического романа XIX в. В прозе Барреса очень сильно личностное начало, окрашивающее изображаемое субъективностью авторского восприятия. Этот субъективизм особенно обращает на себя внимание в книгах о путешествиях, которые являются не столько путевыми заметками, сколько рассказом о духовной жизни Барреса, постигающего иные культурные миры, в которой на протяжении всего его творческого пути шел нескончаемый диалог между чувством любви к родине и жаждой открытия новых стран, между рассудком и эмоциями, между стремлением к индивидуальной свободе и преклонением перед сильной властью.

Разочарование в позитивизме с его культом научного познания, поиски иных способов постижения мира, столь очевидные в творчестве М. Барреса, характерны и для произведений такого плодовитого и весьма модного на рубеже веков писателя, как Поль Бурже (1852—1935).

Начав с откровенного неприятия натурализма, П. Бурже сосредоточил свое писательское внимание на изображении внутреннего мира человека, причем непременно принадлежащего к «высшему свету», и довольно быстро снискал себе славу мастера психологического романа. В таких произведениях, как «Мучительная загадка» (1885), «Преступление против любви» (1886), «Ложь» (1887), «Женское сердце» (1890), «Космополиты» (1893), напоминающих мопассановское «Наше сердце» (1890) или «Шери» (1884) Э. Гонкура, Бурже в мельчайших деталях рисует перипетии любовных похождений своих светских героев, занимаясь скрупулезным анализом их психологии. Эстетика Бурже полемически антиреалистична. В частном случае он не хочет видеть никакого проявления закономерности и вполне в духе символистских принципов стремится к изображению единичного.

Но в историю французской литературы П. Бурже вошел как создатель романа «Ученик» (1889). Этот роман знаменует поворот в творчестве писателя, перешедшего от решения психологических задач к постановке проблем философского характера.

Положив в основу сюжета факт уголовной хроники, Бурже написал произведение философское. Вопрос «Кто убил?» уступает место вопросу «Кто виноват?». Разночинец Робер Грелу, воспитатель детей в аристократическом семействе, становится виновником гибели Шарлотты де Жюсса-Рандон. Убежденный позитивист, Грелу ставит над девушкой бесчеловечный психологический опыт: он соблазняет Шарлотту, не любя ее, ради удовольствия «распоряжаться живой человеческой душой и непосредственно наблюдать механизм страстей». Грелу, типичный буржуазный индивидуалист, несет заслуженную кару. Но главный виновник преступления не он, а его учитель, знаменитый психолог Адриен Сикст (в котором легко угадываются черты Ипполита Тэна), более того — наука как таковая. Сам же философ также терпит полное поражение, признавая у изголовья мертвого Грелу бессилие научного знания: автор атеистического трактата обращается мыслями к богу, будучи неспособным разгадать «непознаваемую тайну судьбы».

Роман написан под безусловным впечатлением от чтения «Преступления и наказания» Ф. М. Достоевского, впервые опубликованного во французском переводе в 1884 г. и оказавшего очень сильное воздействие на французскую публику. Впрочем, воздействие Достоевского на Бурже носило, конечно, скорее поверхностный характер, не дающий никаких оснований для того, чтобы видеть в Бурже последователя великого русского писателя.

«Ученик» принес Бурже шумный успех и вызвал многочисленные споры, выходящие за рамки обсуждения романа. Чехов справедливо усматривал главный недостаток «Ученика» в претенциозном походе против материалистического направления (письмо А. С. Суворину от 7 мая 1889 г.).

В начале 900-х годов Бурже обращается к социальной проблематике, решая, однако, острые вопросы общественной жизни в откровенно реакционном духе. В цикле романов — «Этап»

(1902), «Развод» (1904), «Эмигрант» (1907) — он вполне по-барресовски проповедует мысль о гибельности для людей разрыва со своей средой, традициями и обычаями, освященными веками. Этими же настроениями пронизана и драматургия Бурже. Своеобразный интерес представляет его пьеса «Баррикада» (1910), носившая первоначально подзаголовок «Хроника социальной войны в 1910 году». Пафос драмы — призыв к контрреволюционному насилию перед лицом забастовочного движения. Вместе с тем «Баррикада» явилась характерным свидетельством того, что в период обострения классовой борьбы накануне первой мировой войны французская буржуазия сбросила либеральную маску, показала свое истинное лицо. «Реакционно, но интересно», — писал В. И. Ленин М. И. Ульяновой о «Баррикаде».

Если творчество Барреса или Бурже дает основания говорить о сохранении некоторых связей с классической романной традицией XIX в., как бы ни были деформированы порой эти связи, то на ряде других примеров можно убедиться в том, что многие романисты рубежа веков стремились эту традицию полностью отринуть.

Разочарование в буржуазной действительности, отвращение к миру преуспевающих дельцов и торжествующей пошлости, составляющие пафос произведений Флобера и Мопассана, оборачиваются в творчестве ряда писателей конца века стремлением эту действительность игнорировать, ее неприятие — попытками убежать от нее либо в мир прекрасного, либо в отдаленные страны или эпохи.

Отрицание современного мира как объекта изображения приобретало в этот период различные формы и оборачивалось то неоромантическим бунтарством, то декадентским культом красоты.

Испытывая глубокое отвращение к «пошлостям буржуазного мира», Пьер Лоти (1850—1923) признавался, что его самым большим желанием было хотя бы на мгновение забыть о современности. Все его творчество выглядит как попытка это желание осуществить. Многочисленные книги военного моряка Жюльена Вио (настоящее имя писателя), побывавшего со своей эскадрой в дальних краях, — его дневники, наброски, романы — воссоздают декоративные картины Востока. Это смесь любовных историй и путевых заметок, в которых, однако, не следует искать ни глубины проникновения в человеческие чувства, ни подлинного знания описываемых стран.

Самое главное в книгах Пьера Лоти, привлекавшее к ним многочисленных читателей, — общая атмосфера разочарованности и грусти, вечный сплин и эстетизация изображаемого. Лоти склонен идеализировать увиденное. Восток для него — своего рода рай земной, далекий от современной буржуазной цивилизации, жители захваченных стран предстают в его изображении как олицетворение чистоты, наивности и неискушенности, а отношения между аборигенами и европейцами носят идиллический характер. Создаваемые в эпоху колониальных войн и захватов, которые вела в конце века Третья республика, произведения Лоти — объективно — выступают как поэтизация колониализма. В этом писатель резко отличается от ряда своих современников: Мопассана, непримиримого критика колониализма, Доде и тем более Анатоля Франса, одного из самых бескомпромиссных обличителей колониального варварства. Но Пьер Лоти тем не менее никогда не был «певцом колониализма», в отличие от Луи Бертрана, Клода Фаррера или братьев Таро, произведения которых откровенно проповедовали империалистическую идеологию колониалистов.

Если Лоти увлекал читателя из Франции в далекие заморские страны, то Анри де Ренье (1864—1936) или Пьер Луис (1870—1925), в чьих романах ярко запечатлелись многие характерные черты декадентской прозы, эстетизировали отдаленное не в пространстве, а во времени и уходили из современности либо в галантный XVIII в. (романы А. де Ренье), либо в позднюю античность (стилизации П. Луиса). Полное безразличие и даже враждебность к современности усиливаются у обоих этих писателей и глубоким презрением к человеку, который предстает в их романах как существо аморальное, целиком находящееся во власти самых низменных инстинктов. Примечательно, что оба писателя как бы негативно связаны с Анатолем Франсом. Ренье с его пристрастием к XVIII в. создает произведения элегантные, композиционно стройные, привлекающие отточенностью фразы и блеском ума, который скорее оборачивается лишь остроумием, — произведения, напоминающие франсовскую прозу. Напоминающие, однако, лишь при одном условии — при изъятии из них острого, непримиримого ко всем порокам буржуазного мира франсовского ума. П. Луис порой прямо полемизирует с Франсом (роман «Афродита, античные нравы» является открытой полемикой с франсовской «Таис»), а иногда и пародирует его (в романе «Приключения короля Павсолия» есть явные намеки на первые части «Современной истории»).