Итальянская свадьба

7

Вышивание бисером было для Пьеты излюбленным этапом в процессе создания платья. Это занятие требовало терпения и времени. Поэтому многие дизайнеры сплошь и рядом предпочитали передоверять его профессиональным вышивальщицам. Но Пьета свято верила, что вышивка — изюминка модели, и она способна украсить любое платье или же напрочь испортить его.

Выбранный ею бисер был чрезвычайно мелок и хрупок. Она хотела, чтобы, когда Адолората будет стоять у алтаря, платье мерцало, а не слепило глаза. И теперь, когда она сидела, глядя на девственно-белую материю и коробочки со стеклянными бисеринками, она была благодарна матери за то, что та вызвалась ей помочь. Чтобы сделать все как надо, потребуется немало Усилий.

Она расправила ткань на раме и, положив на жесткие деревянные стулья подушки, села вышивать. Если уж им придется просидеть здесь весь день, то хотя бы с удобством.

За ее спиной звонил телефон. Он вскоре умолк, но потом зазвонил снова. На этот раз, наверное, кто-то взял трубку, потому что раздалось только два или три звонка. Пьете послышалось, будто кто-то вскрикнул, а затем она услышала звон упавшей на кафельный пол фарфоровой чашки.

Она открыла дверь швейной мастерской.

— Мама, с тобой все в порядке? — окликнула она, свесившись вниз, но ей никто не ответил.

Передняя дверь хлопнула, а затем в доме снова воцарилась тишина.

— Мама?

Дом опустел. На кухонном полу в молочно-белой лужице валялись осколки разбитой чашки. Пьета заметила, что телефонная трубка не лежит на рычаге. Прежде чем положить ее на место, она прижала ее к уху.

— Алло! — неуверенно произнесла она.

— Ох, Пьета, это ты. — Это была Адолората. В ее голосе звенела паника. — Мама там? Немедленно передай ей трубку. Мне надо сказать ей точно, где мы.

— Ее здесь нет. Что происходит? Минутное молчание, а затем с ее губ сорвались страшные, невероятные слова:

— Боже правый, Пьета, я, кажется, убила папу.

Пьета в точности повторила то, что проделала ее мать: хлопнув входной дверью, побежала ловить такси. Но поскольку она пробыла у телефона достаточно долго, чтобы выслушать инструкции Адолораты, то приехала в больницу первой.

Ее сестра, помятая и взъерошенная, в сильном смятении мерила шагами небольшую комнату для посетителей.

— Как он?

— Не знаю. Я жду, когда мне что-то скажут, — проговорила она, повернув к сестре мертвенно-бледное лицо. — Это я во всем виновата, Пьета. Я одна.

— О чем ты? Как ты можешь быть во всем виновата?

— Мы поспорили об одном новом блюде. Я включила его в меню без папиного ведома. Он начал жаловаться, что я всегда использую слишком много ингредиентов, — он говорит мне об этом раза по три в неделю, — но на этот раз я сорвалась. Я начала орать на него. Сказала, что мне надоел его постоянный контроль, что я собираюсь уйти из «Маленькой Италии» и открыть собственный ресторан, где все буду делать по-своему.

— А он?

— Сначала я решила, что он тоже на меня заорет, но он побледнел и замолчал, а потом упал на стул, весь как-то обмяк и застонал. Там был Федерико, и он вызвал «скорую». Едва мы сюда приехали, как они тут же его куда-то увезли, а мне велели ждать здесь.

— Они думают, у него случился сердечный приступ или инсульт?

— Я так думаю, но они еще ничего не сказали.

— О боже. — Пьета тяжело опустилась на стул. — Бедная мама.

— Я только надеюсь, что она не поехала в другую больницу. Я не знаю, слушала ли она меня после того, как я сказала ей, что папе стало плохо.

Они ждали вместе в тесной комнате под резким светом флуоресцентных ламп. Через некоторое время Пьета принесла им по стаканчику безвкусного кофе из автомата, и они ждали, пока он окончательно не остыл.

— А что, если он умрет? А что, если он уже умер и они забыли нам об этом сказать? — Адолората ударилась в панику.

Пьета молчала. В ее голове вертелась одна-единственная мысль.

Когда наконец отворилась дверь и вошел доктор, обе разом вскочили на ноги.

— С ним все в порядке, — быстро заверил он их. — Идемте, через минуту вы сможете его увидеть.

— Это был сердечный приступ? — спросила Адолората.

Доктор кивнул.

— Мы сделали несколько анализов крови и ЭКГ. Да, это был сердечный приступ.

— О господи, это моя вина. Я расстроила его так сильно, что едва не убила.

Доктор был добрый, с мягким, вкрадчивым голосом. Он усадил Адолорату и объяснил, что, хотя сердечный приступ и мог быть вызван сильным стрессом, в данном случае наиболее вероятная причина — закупорка одной из артерий. Ему сделают еще некоторые анализы, и не исключено, что придется прибегнуть к операции.

— А пока он будет принимать лекарства, чтобы улучшить кровообращение и предотвратить новый приступ. Ему придется остаться в больнице еще на несколько дней, а когда он выпишется, надо бы ему изменить образ жизни. — Он улыбнулся им обеим. — И конечно, поменьше стрессов.

— Пойди проведай его, Пьета. — Адолората с трудом сдерживала слезы. — Я только еще больше его огорчу. Будет лучше, если я посижу здесь и подожду маму.

Она помчалась по коридору, а Пьета попыталась настроиться на встречу с отцом — не энергичным и подвижным, как обычно, а лежащим на больничной койке, превратившимся в слабого беспомощного старика.

Когда она вошла в палату, его глаза были закрыты. Она тихонько присела рядом с ним на кровать, решив, что он спит.

— Катерина? — окликнул он хриплым голосом.

— Нет, папа, это я, Пьета. Мама едет сюда.

Он открыл глаза и попытался улыбнуться.

— Ты так похожа на маму. Вылитая мать, когда она была в твоем возрасте.

Она потянулась и сжала его руку в своих ладонях. Рука загрубела от многочисленных порезов кухонным ножом и ожогов у плиты.

— Как ты?

— Устал. Очень устал.

— Тогда поспи. Тебе надо как следует отдохнуть.

— А где Адолората?

— Она переживает, думает, это она во всем виновата.

— Мы поругались? — Он нахмурился, пытаясь что-нибудь припомнить.

— Думаю, да, но это сейчас неважно. — Пьета не хотела снова его расстраивать.

— Она сказала мне, что я властный, что я невыносимый, — медленно выговорил он охрипшим голосом.

— Но, папа…

— Она сказала, что собирается уйти из «Маленькой Италии» и открыть собственный ресторан.

— Я уверена, что она это сказала просто так.

Он крепко сжал ее руку.

— Я не хочу, чтобы моя дочь так плохо думала о своем отце.

— Тише-тише, не думай об этом сейчас. Лучше поспи.