Итальянский секретарь

– Господи, Уокер, старина! – Я чуть ли не кричал. – На фронте вас так не развозило от виски – того парня зовут Джексон, и вы это знаете не хуже меня – по крайней мере вчера знали!

Холмс кивнул, отвечая взглядом на пронизывающий взгляд Сэдлера:

– Верно, Мюррей. Но, похоже, вчера вечером мы выпили еще больше, чем сегодня, разве не так?

Сэдлер кивнул, и тут мне стало еще больше не по себе, когда я увидел, как быстро вернулась улыбка к нему на лицо и в глазах засияла веселость; теперь я понимал, что этот человек был не менее грозным противником, чем самые жестокие убийцы, с какими нам приходилось иметь дело; он уступал им лишь по рождению. Поэтому я вздохнул с облегчением, когда мы наконец вышли из паба и спустились с Замковой скалы; на обратном пути мы были пьянее, но не веселее, чем на пути туда.

Когда мы оказались на улицах, Холмс потащил меня не на восток, а на северо-запад, объяснив, что в наших же интересах, если увидят, как мы входим в «Роксбург».

– Я совершенно уверен, – объяснил он, – что Сэдлеры либо послали соглядатая, либо один из братьев сам отправился вслед за нами, чтобы проверить сплетенную нами историю. Вестибюль «Роксбурга» таков, что мы легко затеряемся в толпе. Кроме того, Ватсон, после вашего спектакля в «Дудке и барабане» вам полезно будет прогуляться и подышать воздухом.

Я довольно мрачно кивнул.

– Я понимаю, что пьян, – сказал я. – Но мне редко бывает до такой степени не по себе.

Холмс попытался выразить сочувствие:

– Вас беспокоит, что в этой афере, может быть, замешаны британские солдаты?

– В том числе.

– А также явное двуличие этого Роберта Сэдлера, который, казалось, покровительствовал мисс Маккензи, – во всяком случае, она так полагала, но оказалось, что он втайне планировал с позором вернуть ее домой, или еще того хуже.

– Тоже верно. И это еще не все. Я готов поверить, что Роберт Сэдлер был соучастником брата в этих ужасных преступлениях, хотя бы потому, что для их совершения потребовалось бы никак не менее двух пар крепких рук. Да и мотив тоже ясен: поскольку сэра Алистера, а затем Маккея, назначили на реконструкцию западной башни, они, должно быть, узнали про спектакль, который почти еженощно разыгрывался в башне; если бы эти два честных человека рассказали королеве, что? происходит, мошенничеству и самой свободе Сэдлеров пришел бы конец. И все же, говорю я вам, есть еще кое-что…

Холмс, кажется, понял, к чему я клоню; он вытащил трубку и принялся набивать ее табаком.

– Верно, Ватсон, еще «кое-что»: у нас есть почти все кусочки головоломки, но одного пока явно не хватает.

– Я знаю, но не могу понять, какого именно, – сказал я, обрадовавшись, что мне представился случай рассеять мои сомнения. – Как я уже сказал, я не сомневаюсь, что преступники именно эти люди, но почему они выбрали такой способ, а, Холмс? Зачем так уродовать тела? Представьте себе, каково семьям этих бедняг – женам, детям, – увидеть такое глумление?

Холмс поднял бровь:

– Вы подобрали необычное слово, Ватсон.

– Я врач, Холмс; так что, наверное, не такое уж необычное. Я повторяю: глумление.

– Ну хорошо; называйте как хотите, но ничего загадочного тут нет.

– Неужели?

– Именно. Проверьте сами, если хотите. Спросите десятерых первых попавшихся шотландцев, кто убийца. Если не брать в расчет официальное мнение, выражаемое шотландскими газетами, я готов биться об заклад, что по крайней мере половина спрошенных обвинит призрака, обитателя западной башни. Кто-то припомнит имя Риццио, а кто-то, как мисс Маккензи, знает его лишь как «итальянского джентльмена» – но из тех, кто знает его историю, а таких в этом городе и стране довольно, большинство будет убеждено, что это ищет отмщения неупокоенный призрак убитого. И то, что тело Маккея нашли в таком месте, куда его никто не мог положить, и то, что оно было столько раз пронзено и изувечено – все свидетельствует об участии сверхъестественных сил. Какой естественной причиной можно было бы объяснить подобное?

Я растерялся:

– Холмс, вы серьезно? Половина шотландцев полагает, что это дело рук кровожадного призрака?

– Думаете, преувеличиваю? Я вас уверяю, что нет, хотя все шотландцы – прирожденные скептики. В любой группе людей, по всему миру – включая Англию – вы найдете примерно то же самое; и еще – желание увидеть место, где предположительно является призрак, что, несомненно, учитывали преступники. Человеческий род никак не хочет верить, что со смертью тела прекращается и существование духа – сколько раз мы с вами в процессе расследования дела сталкивались с этим неверием. Спрошенные дадут вам такой ответ, казалось бы, свидетельствующий о невежестве или суеверии, не из страха – нет, их ответы будут продиктованы надеждой. Они хотят, чтобы виновником оказался дух «итальянского джентльмена», ибо это подтвердит их сокровеннейшее желание; и в то же время боятся этого. Думаю, даже мисс Маккензи черпает некое тайное утешение во всех своих злоключениях, несмотря на ужас, который ей пришлось пережить.

Я тщательно обдумал слова Холмса; и тут меня осенило.

– Так значит… значит, эти двое… ожидали такой реакции, когда воссоздавали обстоятельства смерти Риццио?

– Отлично, Ватсон, – именно это они и сделали. А потом повторили, когда подкинули тело Маккея – очень удачное дополнение к легенде. И еще они создали себе репутацию людей с уникальными способностями – они единственные, кто может свободно ходить в башню, не опасаясь за свою жизнь.

– Да, Холмс, и я как раз хотел спросить вас про эти хождения в башню. Как получилось, что род Гамильтонов никогда…

– Не сейчас, дружище, – предупредил Холмс, поскольку мы как раз подошли к группе постояльцев, собравшейся, несмотря на поздний час, у входа в старинный элегантный отель «Роксбург»; напротив расстилалась тихая, зеленая Шарлотт-сквер. – Все эти мелочи выяснятся со временем сами, но сейчас нам надо проделать свой собственный хитрый ход…

Войдя в вестибюль «Роксбурга», мы с Холмсом договорились, что быстро разбежимся в разные стороны: он отправится к портье, сидящему за стойкой, и даст ему достаточно большую взятку, чтобы тот подтвердил (если его спросят), что люди с фамилиями, которыми мы назвались, действительно живут в отеле. Я же в это время пойду искать какую-нибудь боковую или заднюю дверь, выйду в нее и в одиночку вернусь во дворец. Разделив таким манером свои оборонительные ресурсы, мы окажемся в крайней зависимости от Хэкетта, обещавшего стоять начеку у западных ворот дворцового парка; и когда мы с Холмсом явились туда с разницей лишь в несколько минут, дворецкий действительно стоял на месте с ключами в руке, готовый проводить нас обратно в наши комнаты. (Как же, о как же я в нем ошибался по нашем прибытии сюда!)

Таким образом, развязку дела тщательно предуготовил самый острый ум, какой только мог взяться за это дело. И все же, когда я собрался лечь спать, чтобы хорошенько выспаться и назавтра идти на дело с ясной головой, одна мысль не давала мне покоя – а если Холмс чего-то недоговаривает? Когда мы шли из «Дудки и барабана» в «Роксбург», он ни с того ни с сего принялся обличать людские предрассудки; это совсем не вязалось с его предыдущим заявлением о том, что он верит в могущество призраков. И вновь, как уже столько раз бывало со мной во время наших расследований, я был вынужден признать, что не все знаю о деле и потому не могу до конца понять сложившееся положение. Поэтому, несмотря на большое количество виски, что я вынужден был поглотить за вечер, в эту ночь сон никак не шел ко мне.

Особенно потому, что мне все время чудились (непросто в этом сознаться) отдаленные шаги – медленные, осторожные, какие я уже слышал сегодня вечером: умом я понимал, что эти неугомонные блуждания – просто шаги одного из братьев-преступников; он, скорее всего, готовит западную башню к нашему завтрашнему визиту. Но суеверная часть моей души тут же стала нашептывать, что это «итальянский джентльмен», которого, разумеется, оскорбило наше вторжение на его территорию…

– Poignarder a l'ecosse, – пробормотал я, встал, вытащил «наладонный защитник» из кармана сюртука и сунул его под подушку. – Посмотрим, не поможет ли делу добрая английская пуля…