Иван Берладник. Изгой

Разом, не сговариваясь, пришпорили коней Иван и Степан, торопясь хоть одним глазком увидеть своих, хоть подслушать родную речь. Но только захрапели, выгибая шеи, кони - вырвавшись вперёд, Мирон успел схватить их под уздцы, останавливая.

–  Ты почто?
– тут же напустился на него Степан Хотянич.
– Куды лезешь?

–  Княже, - Мирон не смотрел на боярича, - промысли сам вот о чём - с кем галичане пришли сюда? Кому их привести, как не князю Галицкому?

Иван со свистом втянул воздух сквозь зубы. Мирон был прав. В Галиче сидит его стрый, Владимирко Володаревич. Конечно, много воды утекло с тех пор, люди стали другими, пять лет прошло, шестой уже на исходе. Но вдруг не забыл стрый строптивого сыновца, который пытался отнять у него княжение? И как знать, есть ли среди его бояр и советников Ивановы доброхоты?

–  Прав ты, Мирон, - признал он.
– Негоже без оглядки лезть.

–  Так давай, я съезжу, княже, - вызвался Степан.
– Чай, боярский я сын. Отца моего должны знать и чтить в Галиче.

Сказав, он покосился гордым взглядом на Мирона - тот бояричем стал, женившись на боярской дочери. Но сейчас где оно, Миронове боярство? Осталось в Звенигороде, а до него скакать и скакать!…

Иван кивнул, поворачивая коня, а Степан ходкой рысью направил своего жеребца к галицкому стану.

Здешние зимы были похожи на галицкие, и дружинники вольготно расположились у костров. Кругом стояли подводы, чуть в стороне красовались расшитыми пологами боярские шатры и среди них - княжеский. Сам князь там не жил - хворал последние годы князь Владимирко, потому и взял себе в посаде избу потеплее. А сюда наезжал советоваться с дружиной.

Степана сразу заметили. Несколько воев вскочило на ноги, но за оружие никто не схватился - негоже бояться одного семерым.

–  Кто таков? Откудова будешь?

–  Родом я галицкий, - охотно объяснил Степан, спешиваясь.
– Услышал знакомую речь, вот и заглянул.

–  Где ж тебя носило-то?

–  А везде. Русь, она велика. И в Киеве был, и в Новгороде-Северском, и в вятичских лесах, и до самого Новгорода чуть не дошёл, и в Суздале никак полгода прожил.

Ратники слушали Степана, разинув рты - для многих названия чужих княжеств звучали непривычно, как из уст купца слова - Краков, Стокгольм, Остергом, Рим…

–  А в Галиче ты где живал?
– осторожно спросил один.

–  А знавал ли кто из вас боярина Хотяна?
– вопросом ответил Степан.

–  Как не знавать!
– откликнулся ратник, кривой на левый глаз.
– Бона его шатёр!

–  Ну, - Степан выпрямился.
– Нешто так? И сам боярин здесь?

–  Здеся! С князем на снем пошёл, а с утра был.

Так и остался Степан у костров, теша скучающих дружинников рассказами о дальних городах и сам слушая их рассказы о житьё-бытьё в Галиче. Полютовав в тот год, как изгнал Ивана Ростиславича, Владимирко Галицкий немного поутих - видимо, понял, что с городским вечем шутки плохи. И теперь во всём советовался с местным боярством, и дела Галича блюл, как никакие другие.

В разговорах прошло время. Воротились бояре.

Степан поднялся от костра, когда мимо проехал отец. Боярин Хотян высох за минувшие годы, поседел и постарел так, что у Степана жалостью захолонуло сердце:

–  Батюшка?

Боярин обернулся, впиваясь в дружинников подслеповатым взглядом и наконец углядел:

–  Степанушка!

Кубарем скатился с высокого седла и упал в сыновние объятия. Дружинники уважительно и удивлённо качали головами - с ними, оказывается, сидел настоящий боярич! А по виду не скажешь!

–  Сынок, Степанушка, - повторял старый Хотян, цепляясь за сына и не скрывая старческих слабых слез.

– Живой… а я уж и Бога-то перестал молить, чтоб возвернул он тебя! Да как же такое приключилось-то? Да где ты пропадал столько годов?

Степан пробовал отвечать. Старик отец то ахал, то досадливо морщился, то принимался бормотать что-то своё. Он увлёк Степана в свой шатёр, приказал подать угощение и вино и до вечера потчевал сына.

Весть о том, что жив и Иван Ростиславич, что скрывался он в Берладе и за то назван Берладским князем, а ныне служит Юрию Суздальскому, и обрадовала, и огорчила старика Хотяна.

–  Видать, судьба его хранит, сокола, - опять прослезился он.
– А только ты помалкивай о том при князе-то. Шибко тогда обиделся Владимирко. Многих казнил, а кого в монастыри сослал и всё имение их в казну отобрал. Я сам чуть живота не лишился… По сию пору он вроде как тих, а чуть старое помянет - так сызнова досадует, - и, наклонясь к самому уху сына, горячо прошептал: - В Галиче-то Ивана Ростиславича помнят. Уж он бы не лютовал и княжил на всех наших законах!… А токмо сейчас не след ворочаться Ивану-князю. Силён Владимирко, а как дело уладит с Юрием Мономашичем, так и ещё сильнее станет.

Степан хотел спросить, что за дела у Галицкого князя с Суздальским, но старик отец уже говорил о другом:

–  И ты, как встанешь перед Владимиркой-то князем, винись. И клянись служить верно. А уж я замолвлю за тебя словечко.

–  Мне? Перед Владимиркой встать? Почто?

–  Сыне, неужто думаешь, что вот так запросто отпущу я тебя?
– боярин Хотян приобнял Степана за плечи.
– Не пущу никуда! Чтоб ты сызнова пропал? Ты боярский сын! Я уже стар. Вот помру - кто замес-то меня в думе сидеть будет? Окромя тебя, некому!

Так и остался Степан в родительском шатре. Напрасно ждали его берладники. До ночи в дружинном стане глядели в темноту, прислушивались. Иван с боку на бок ворочался, всё думал - а ну, как схватили Степана и допросили по строгости? Вдруг да не сдержался и рассказал он всё о беглом князе? Вдруг назавтра будет просить Галицкий князь у Юрия его головы?

…Назавтра Степан и впрямь стоял перед Владимиркой Галицким. Старик Хотян униженно просил простить блудного сына и раз за разом отеческой дланью наклонял его буйную голову в поясном поклоне. Степан не противился, сам от себя добавлял покаянные слова, клялся целовать князю крест, а в последний раз сам поклонился, не дожидаясь отцова понукания. И был прощён. И остался и немного времени спустя воротился в Галич в отчий дом.

Переговоры завершились уже зимой. По снегу и покрытым льдом рекам возвращались князья по своим уделам. Но ненадолго утишилась Русская земля. Изяслав сложил с себя великокняжеское достоинство, и Юрий хотел было отдать Киев старшему брату Вячеславу, но его отговорили бояре. И тогда Долгорукий посадил Вячеслава в Вышгороде, выведя оттуда Андрея.

Старшему сыну он велел вернуться в Суздаль, к Васильку. С ним вместе отправился Иван Берладник.

Андрей ехал в Суздаль не просто так. Он провожал галицких сватов, и Иван глазам своим не поверил, когда узнал среди них Избигнева Ивачевича, одного из ближних бояр Владимирки Володаревича. Тот ехал во главе посольства важный, надутый и свысока оглядывал окрестность.