Иван Змеевич и Краса Ненаглядная

Ваня так искренне рассмеялся, что девушка зашикала на него и испуганно оглянулась.

— Не веришь? — спросила она словно с обидой.

— Верю, отчего бы и нет. Коли есть Огненный Змей, охраняющий молодильные яблоки, значит и Жар-птица может любого жемчугом осыпать, от души. Но только ты, Крася-коробейница, не стала бы в лаптях по ярмаркам ходить и булавки продавать, если бы Жар-птицею была.

— А вот князь Дмитрий в свою выдумку поверил крепко и пригрозил мне. Никогда я его терема не покину, если подобру-поздорову не стану ему прислуживать, золотом и жемчугом одаривать.

Ваня взволнованно сел на лавку и тут же вскочил.

— Я утром сказал брату, что мне ехать надобно, остров Буян искать. Попросил у него коня. Не дал.

— Вот как? — вскинула брови Крася, — На соколиную охоту дал, а на дело молодецкое пожадничал? Что же ответил?

— Сказал, что не даст моей глупой голове пропасть, что на верную смерть меня не отпустит.

— Слова верные…— раздумчиво сказала Крася, — но если бы хотел он помочь тебе наказ отцовский выполнить, то дал бы дружину, оружие. И сам бы поехал с тобой. А в тереме запереть — ума много не надо.

— Я у купца Борова коня просил, тоже отказал. Видно, никто в посаде князю перечить не станет. Бежать нам надо, — неожиданно закончил Ваня и посмотрел посветлевшими глазами на девушку. Весёлые огненные искорки заметались в янтарных глазах Краси.

Глава 10

Не страшно убегать от врага, страшно убегать от друга. «Как же быть? — думал Ваня и от натуги аж вспотел. — На своих двоих далеко не удрать, да еще и с девчонкой. Их вместе с Красей конь выдержит. Но как украсть коня?»

Сидя в своей горнице, за дверями которой ещё не выставили караул, Ваня мучительно размышлял, как ему улучить нужную минутку для побега. Планировать он был не мастак. Просидев у окошка с полчаса, потом повалявшись с час на лавке, Ваня впал в уныние. А ведь план у него должен был быть ещё при выходе из ворот столицы. Но, уповая на русский авось, да мудрость преданий старины, он считал, что всё образуется само собой.

Не в радость ему была забота и гостеприимство брата, чуял он сердцем, что показное это радушие. Помнил он, какие странные взгляды брата он ловил на себе, и как этот взгляд менялся, когда Дмитрий замечал, что уличён. Начинал брат улыбаться, по плечу Ваню похлопывать, а все равно льдинки в его глазах не таяли.

«Пожалуй, братец погоню снарядит за мной, как узнает, что я коня увел и Красю, — подумал Ваня, — и как мне так удрать, чтобы уж насовсем так насовсем?»

Когда дворский позвал вечерять, Ваня поневоле поплёлся. С братом встречаться ему не хотелось, потому что опасался он, что Дмитрий догадается о его намерениях по бесхитростному лицу.

Вошел Ваня в гридницу, брат улыбнулся ему и показал на место рядом с собой. Царевич старался ничем своего недовольства не выказать, но от зоркого глаза Дмитрия ничего не укрылось.

— Что царевич наш невесел, что головушку повесил? От яств стол ломится, от пития раздолье духу.

— Благодарю, — сказал Ваня и уткнулся в чашку.

— Это наш Иван-царевич о девушке своей тоскует, — подмигнул боярский сын, который уже залечил свою ногу, подвернувшуюся под корягу на соколиной охоте.

— А что девушка? — развел руками Дмитрий, — Ещё вчера ушла с последним купецким обозом. Ярмарка кончилась, что ей в посаде делать? Поблагодарила за хлеб-соль да и была такова.

Ваня стремительно взглянул на князя, но тот только брови вверх поднял, точно хотел спросить: «Чего еще ты хотел ждать от бродяжки».

— Не журись, — хмыкнул боярский сын, — у богатыря на первом месте мужеское общество, а не девьи ласки. Завтра поедем оброк собирать, вот занятие достойное. Поучишься пользу князю и царю приносить.

Ване от откровенного вранья брата кусок в горло не лез. Значит, правду Дмитрий считает, что коробейница — дивная птица, цены невероятной. И следует её держать взаперти, пока не согласится она служить князю и прихоти его выполнять. И даже от брата родного готов ради скатного камня таиться.

— Братка, — взмолился Ваня и посмотрел на Дмитрия, — отпустил бы ты меня обратно, к батюшке и матушке. Не могу же я у тебя тут вековать?

— Э, нет, — засмеялся Дмитрий и Ваню по плечу похлопал, — как ты в столицу-то воротишься? Дело не сделано, конь потрачен… Я про тебя вот что решил, младшой. Надо тебе тут пока пожить, в моём терему. Обтереться, обтесаться среди дружинников, боевому опыту набраться. Боязно тебя отпускать в белый свет. Ты и в бою-то поди не бывал ни разу. Зимой у нас всегда игрища, на кулачках. Весной на север в поход ходим, на льдинах катаемся, с ошкуями братаемся. Они как раз ослабнут, а мы — жирку наберём.

Дружинники засмеялись, переглядываясь. Начались шутки-прибаутки. Всякий вспоминал, как показал себя в походе к Белому морю. Ваня крутил головой, не понимая, то ли шутит Дмитрий, то ли вправду поперёк воли отца решил пойти.

— А что же государь наш, — тихо спросил он, — ведь он от меня подвига ждёт.

— А государь-то невечный. Сегодня царь Выслав, завтра — царь Дмитрий, — хохотнул боярский сын, самодовольно откидываясь на спинку лавки и отодвигая от себя обгрызенный бараний бок.

— Это сегодня мы княжья дружина, а завтра — царская свита, — подхватил второй горлопан, и у Вани сжалось сердце.

Понял он, что пленником ему тут быть вечным, если вовсе не сгинет. Если уж отца Дмитрию не жаль, то об нём, Ванюше, кто поплачет?

Поплёлся он в горницу, нарочито зевая после сытного ужина, а сам только сильнее укрепился в мысли, что бежать надо сегодняшней же ночью, когда дружина сыта-пьяна, и досмотра за ним не будет. Как только погасил он свечу, да лёг на лавку, то дверь скрипнула.

— Эй, царевич, — шепнул вошедший, и Ваня по голосу узнал, что это дворский, — коли на ратный подвиг собрался, так уж не спи лёжнем.

— Что предлагаешь? — вскинулся Ваня.

— Девчонку хватай да беги. С конём я тебе помогу. В ночное повели табун, а пастухи там — дурни, уже спят беспробудно.

— А что за службу свою возьмешь? — спросил Ваня, уже привыкший, что в Старой Дубраве запросто никто зад с лавки не подымет.

— Потом сочтемся, ты только коня верни.

— А как же я потом-то… — удивился Ваня.