Из пушки на Луну
Шрифт:
С этими словами беззаботный француз чиркнул спичкой о подошву своего сапога; [30] огонек вспыхнул, и он поднес его к рожку, где находился светильный газ.
Газ загорелся.
Снаряд осветился, и пассажиры увидели комфортабельную комнатку с красивыми бархатными обоями и круглыми диванами.
Все предметы, которые тут находились, — оружие, посуда, инструменты, — были плотно пригнаны к устроенным для них местам и переложены ватой, так что могли выдержать самое сильное сотрясение.
Мишель Ардан тщательно все осмотрел и объявил, что очень доволен своим новым помещением.
— Правда, это тюрьма, — сказал он, — но тюрьма подвижная, путешествующая, и если бы еще мне можно было глядеть в окошко, так я, пожалуй, охотно бы согласился хоть сто лет носиться таким манером в мировом пространстве. Заключи кто-нибудь со мной такое условие, я подмахнул бы контракт без всяких сомнений и колебаний… Право! Ты чего усмехаешься, Барбикен, а? Ты, может, думаешь, что этот снаряд будет нашим гробом? Ну, что ж! Гробом, так гробом!
Между тем Барбикен и Николь оканчивали последние приготовления.
Хронометр Николя показывал двадцать минут одиннадцатого.
Он был поставлен по хронометру инженера Мерчизона. Барбикен посмотрел на него и сказал:
— Товарищи, теперь точно двадцать минут одиннадцатого. В 10 часов 46 минут 40 секунд Мерчизон пустит электрический ток по проволоке, которая соединяется с зарядом колумбиады. Значит, нам остается пробыть на Земле всего-навсего 26 минут.
— 26 минут 40 секунд, — заметил точный и аккуратный Николь.
— Что ж, разве этого мало? — вскрикнул беззаботно Ардан. — В 26 минут можно наделать пропасть дел. Можно не только обсудить самые важные нравственные и политические вопросы, но даже и решить их. Если 26 минут употребить дельно, так они стоят 26 лет. Что минуты! Несколько секунд Паскаля или Ньютона не в пример важнее целой жизни бесполезной толпы глупцов и тунеядцев. Гораздо важнее, полезнее, дороже…
— Ну, и что ж из этого следует? — спросил Барбикен.
— Следует только то, что нам остается пробыть на Земле целых 26 минут.
— Теперь только 24, — поправил Николь.
— Изволь, только 24, мой дражайший капитан, — 24 минуты, в которые можно бы отлично обсудить…
— Мишель, — перебил его Барбикен, — у нас будет довольно досуга для всевозможных обсуждений во время перелета, а теперь лучше бы позаняться отъездом.
— Разве не все готово?
— Разумеется, все готово, но необходимо принять еще некоторые меры предосторожности, чтобы ослабить, насколько возможно, первый толчок.
— Да разве ты забыл про свою воду между перегородками? Ее упругость предохранит нас от всякого толчка.
— Надеюсь, что предохранит, Мишель, — мягко и кротко отвечал ему Барбикен. — Надеюсь, но неуверен…
— Что? Не уверен? Каков гусь! Ах, затейник! Он «надеется»! Он «не уверен»! И это он дожидался, пока нас закупорят, чтобы порадовать такой весточкой! Я
требую, чтобы меня сейчас же выпустили из этой западни!— Да как же теперь тебя выпустить? — спросил Барбикен.
— Правда, теперь, конечно, трудновато. Мы в вагоне, и через 24 минуты свистнет кондуктор.
— Через двадцать, — поправил Николь. Несколько мгновений путешественники глядели друг на друга; затем осмотрели все находившиеся при них вещи.
— Все как следует, — сказал Барбикен, — все на своем месте. Ну, теперь надо решить, как бы получше разместиться, чтобы легче выдержать толчок от выстрела. Какое положение выгоднее принять? Прежде всего надо принять меры, чтобы кровь не слишком сильно ударила в голову.
— Совершенно основательно и справедливо сказано, — заметил Николь.
— Так станем вверх ногами, как клоуны в цирке. Так будет отлично! — вскрикнул Ардан.
И он уже совсем приготовился опрокинуться на голову.
— Нет, нет, — возразил Барбикен, — лучше всего ляжем на бок. Лежа на боку, мы легче вынесем толчок. Заметьте, что в тот момент, когда снаряд полетит, будем ли мы внутри снаряда или перед снарядом, это почти одно и то же.
— Если это почти одно и то же, то я совершенно спокоен, — сказал Мишель Ардан.
— А вы, Николь, одобряете мою мысль? — спросил Барбикен.
— Вполне одобряю, — отвечал Николь. — Остается еще 13 минут с половиной.
— Этот Николь не человек, — вскрикнул Мишель Ардан, — а ходячий хронометр, с секундомером на восьми камнях…
Но товарищи уже не слушали его; с невозмутимым хладнокровием они оканчивали последние приготовления.
Глядя со стороны, их можно было принять за двух аккуратных путешественников, которые уселись в вагон и стараются расположиться как можно комфортабельнее.
В снаряд было положено три толстых, туго набитых тюфяка. Николь и Барбикен вытащили их на середину подвижного пола. На этих тюфяках путешественники должны были улечься за несколько минут до выстрела.
Неугомонный Ардан вертелся и кружился в тесной западне, как он называл свое помещение, обращался к товарищам, разговаривал с собаками:
— Эй, Диана, сюда! Спутник! Спутник! Ко мне! Славные псы! Чудесные псы! Мы с вами обучим лунных собак земным изящным манерам! Мы отличимся на Луне! Чорт побери! Только бы нам вернуться назад, а уж мы наверное привезем с собой новую породу, лунную, которая произведет страшнейший фурор.
— Привезем, если собаки водятся на Луне, — заметил Барбикен.
— Разумеется, водятся, — уверенно сказал Мишель Ардан. — Там водятся и лошади, и коровы, и орлы, и куры. Держу пари, что мы найдем там кур!
— Хорошо, ставлю сто долларов, что их там нет, — объявил Николь.
— Идет, идет, капитан! — воскликнул Ардан, пожимая руку Николю. — Продуешься, дражайший! Ведь ты уж три раза проиграл! Ты бился об заклад, что мы никогда не соберем капитала, необходимого для нашего предприятия, что операция отливки не удастся и что колумбиаду не удастся зарядить без несчастного случая, — ведь бился? А капитал собран, отливка удалась отлично, колумбиаду зарядили преблагополучно. Ты, значит, проиграл шесть тысяч долларов.