Из рода Свирх. Дикарка

Сначала мы пересекли Малую степь — ну, ею меня не удивить. Я часто видела степь, выбираясь на границу Леса — низкая, чахлая, выжженная Валлах Одо трава, серые комья засохшей земли. Только весной в период дождей степь покрывалась ковром из мелких жёлтых и голубых цветов, но затем жар Валлах Одо опять становился силён, и цветы пропадали, будто их не было.

Единственное, что меня удивило, это размеры степи. Я была уверена, что её можно пересечь за один круг светил, но мы ехали больше двух дней, даже заночевать пришлось. Какова же Великая степь? Услышав, что Лиим рассказывает о том, как в детстве побывал там с отцом и братьями, я направила к нему своего хабарги и некоторое время ехала рядом, слушая рассказ.

— Люди там совсем не похожие на нас, — говорил он. — Ходят, упираясь кулаками в землю, а бегают быстрее хабарги. Матери привязывают к спинам сумки и в них, как в сёдлах, возят детей. Уши у них заячьи, а говор похож на звериный.

Все жутко оживились, обсуждая степняков, просили Лиима вспомнить хоть пару слов на степном. Он вспомнил только «ыйх» и «айву», но что они означают, забыл.

— Большая она, Великая степь? — спросила я.

— Великая, — серьёзно ответил он. — Четырёх хабарги можно загнать и всё одно от края до края не переедешь.

Я покосилась на Наставника и в груди чуточку засвербело: ну не могла я привыкнуть к нему в обличии Главы! Каждый раз терялась — настолько похож. Даже косоглазие прошло. Вспомнилось, когда уезжали, в толпе шутили:

— Какой с нами Глава-то остаётся? Головной или Заплечный?

— А если вас перемешать? Чевой будет, ась?

На что оба Главы одинаково усмехнулись, но затем тот, который настоящий, потёр подбородок, а Наставник заложил руки за спину.

Я тогда ещё спросила, долго ли будет действовать заклинание?

— Пока не проведём ещё один обряд замещения, — ответил Наставник. — Либо после моей смерти. Она вернёт первоначальный облик.

После этих слов над Площадью повисло тягостное молчание.

...

Я впервые ночевала за пределами Леса, и на меня обрушился ворох новых звуков, запахов, ощущений, от которых щемило в груди и как будто не хватало воздуха, хотя на самом деле его было предостаточно. Отстояв свою очередь в дозоре, я завернулась в тёплый, подбитый мехом плащ, подложила под голову седло и легла на спину, не отводя глаз от Голубого Окхари. Здесь он тоже казался не таким, как в Лесу. Там его часто скрывали ветви деревьев, и он заглядывал к нам то одной, то другой стороной. Теперь же висел надо мной: большой, продолговатый, напоминающий яйцо неведомой птицы. Может, птицы Зиккур?

Уставшие за день перехода хабарги паслись неподалеку и переговаривались короткими криками, а я лежала на спине, глядя на Голубой Окхари и мысленно пребывала в событиях столетней давности. Несмотря на то, что историю рода Свирх я знала с раннего детства, именно ночью в Малой степи она «прозвучала» для меня по-новому. Мне казалось, будто я вижу на траве тени предков, убегающих от смертоносного огня птиц Зиккур. Многие из них падали, не силах больше встать, и тела их покрывали степь, словно жуткие цветы...

Теперь мы, их потомки, пересекаем степь в другую сторону. Что нас ждёт в Тарганен? С чем встретит император и что потребует за убийство своего посла? Я уже в который раз дотронулась языком до коренного зуба, куда Наади спрятала зёрнышко яхменя, залив сверху соком тиссарди. Затвердевший сок тиссарди покрывал зуб очень тонкой плёнкой, и он ничем не отличался от остальных, но мне постоянно казалось, что зуб стал гораздо больше. Ничего не могла поделать с этим ощущением.

Вспомнилось как заложив зёрнышко, Наади вдруг склонилась надо мной ниже прежнего и сказала так тихо, чтобы никто больше не услышал:

— Ты уже тронута Феебом?

Я изумлённо вскинула на неё глаза, таким неожиданным был вопрос. Затем кивнула. Конечно, он же мой кохаи.— Если попадёшь в рабство, говори, что ещё не тронута мужчиной, — продолжила Наади.

У меня ёкнуло под сердцем. Сок тиссарди тогда ещё не застыл, и я лежала на полу с открытым ртом, не в состоянии поддерживать разговор.

— У торговцев считается, что подпорченный товар — плохой товар, — говорила Наади. — Скажешь, что нетронутая, может, не изнасилуют.

Я сглотнула возникший в горле комок.

— Но будь осторожна: если у них окажется мать-донхатка, тебе эта ложь боком выйдет, — сказала целительница.

— Ыуыы ать аэаы? — промычала я, не в силах сдержать вопрос.

Наади поняла, что я спрашиваю, кто такая мать-донхатка.

— Это специальная женщина, которая проверяет девушек на девственность. За нетронутых на рынке дают цену в два раза больше, велик соблазн выдать тронутую за девственницу. Для этого перед днём торгов мать-донхатка всех осматривает. К тому же, некоторые недоверчивые покупатели приходят на рынок со своими донхатками. Однако до рынка ещё нужно добраться, а в пути такая ложь позволит тебе сохранить себя.

Я смотрела на неё во все глаза, не понимая, как она вообще могла завести подобный разговор?! Ведь нам в зуб потому и заложили зёрнышко яхменя, чтобы мы не попали в рабство! Если всё пойдёт совсем плохо и нас захватят в плен, нужно раскусить его и отправиться в Небесный лес. Я хотела сказать об этом Наади, но пока не застыл сок тиссарди — не могла. Только прожигала её взглядом.

Целительница печально усмехнулась:

— Хотя я и выполняю указание Главы, но не разделяю его взгляд на пленение, — она украдкой взглянула на дверь. — Я считаю, что жизнь человека — это самая главная ценность. Всё можно пережить: рабство, унижения. Но пока жива, всегда есть надежда на спасение. Так что, не спеши раскусывать семя, борись и надейся, надейся и борись. Небесный Лес всегда примет тебя под свои кроны, не нужно туда торопиться. Помни, под Валлах Одо и Голубым Окхари уже никогда не появится вторая такая же Маара. Поэтому цепляйся за жизнь так сильно, как только можешь, девочка.

От её слов у меня в голове всё перемешалось. То, что она говорила, было так не похоже на речи о чести рода. Пожалуй, если Глава узнает, какие Наади даёт советы, он лишит её звания Главной Целительницы. Вот только он не узнает — уж точно не от меня.

Теперь я нет нет, да ловила себя на мысли: сказала ли тоже самое Наади Ирэене и Фрииде? Как знать, как знать...

На следующий день мы, наконец, миновали Малую степь. Нападения разбойников, которого все опасались, не случилось. Видимо наш немногочисленный, но вооружённый до зубов отряд не вызывал желания с ним связываться, хотя разбойникам и было чем поживиться: мы везли большой деревянный короб до верху наполненный шкурками красноголовых куниц и серебристых белок. Говорили, дамы и кавалеры империи Тарганен очень любят носить плащи, подбитые мехом этих зверьков. А те, кто побогаче, могли даже шубу себе позволить.

За Малой степью нам пришлось сделать довольно большой крюк, огибая границу Пожарища. Само оно протянулось далеко на запад, мы же огибали самый краешек, но мне и этого хватило. Страшное то было зрелище: обугленная земля, пласты которой наползали друг на друга, словно чёрные льдины, а в трещинах текли огненные реки. Земля источала жуткое зловоние горелого мяса, как будто в её недрах до сих пор корчились в муках наши предки. Несколько раз мы видели людей Пожарища — их костлявые, одетые в лохмотья фигуры появлялись вдалеке и замирали; приблизиться они не решались. Хотя нас разделяло большое расстояние, я физически ощущала жадные взгляды, которыми они провожали наш небольшой караван. Сразу вспомнились рассказы о том, что им отдают на съедение приговорённых к смерти преступников. Со смертников же люди Пожарища, наверняка, снимали одежду и обувь. От всего этого меня мутило так сильно, что я опасалась извергнуть съеденный обед. Немного помогало правильное дыхание и молитва духам Леса. Сжав потными пальцами поводья, я просила духов дать мне силы проехать мимо этих жутких мест, о которых забыло само Время, и не опозориться перед товарищами. Но, к счастью, всё рано или поздно заканчивается. Вот и Пожарище осталось позади, а хабарги бодро застучали копытами по затвердевшей без дождей дороге — впереди уже виднелись стены какого-то города.