Из Тьмы, Арка 5

Лейтенант свирепо глянул на матершинника, после чего обратился ко мне:

— Не обращайте внимания, госпожа Куроме, тяжёлая обстановка заставляет солдат терять сдержанность. Пожалуйста, продолжайте. Должен повиниться: не могу уследить за извивом вашей мысли. Если нас боятся, то почему нападают? И почему творят этот пи… кха, вот это?

— Манеры солдат — не то, что может меня смутить или задеть, — произношу с усмешкой. — Я знаю, что военные… довольно специфичные люди. Особенно те, которые действительно военные, а не специалисты по парадным выступлениям и ресторанным баталиям. А что касается моих рассуждений, то их смысл довольно прост: чувство внутренней неполноценности, неуверенности за свою судьбу, ужаса перед происходящим или грядущим — они и подобные им толкают на то, чтобы попытаться хоть как-нибудь уверить себя в собственной силе. Страх и боль в чужих глазах, ощущение власти над жизнями других людей — они даруют такую иллюзию. Однако себя не обманешь, — добавляю с кривой усмешкой.

Ведь говорила я в том числе и о себе.

Да… Я помню, что ощущала после побега сестры. Боль, тоска, жгучая обида на предательницу, злость… страх, безнадёга и ненависть от осознания безрадостного будущего, уготованного командирами для меня и для Отряда. Помню, как пыталась утопить это в кроваво-тошнотворном, отдающим приближающимся безумием месиве из наркотиков, чужой крови и бессмысленной жестокости. Я была глупа, слаба и слепа. Не видела выхода и считала, что выбранное средство спасает меня от страданий. Но оно не исцеляло раны, лишь всё глубже толкало в липкий и смрадный туман сумасшествия, заставляя нести боль и смерть окружающим, без цели и смысла умножать мировую несправедливость. Потворствуя, быть может, и твари в моём тейгу.

А ведь чтобы это всё понять, чтобы найти путь к настоящему спасению себя и близких — требовалось сделать всего лишь шаг и, совершив не такое уж большое усилие, взглянуть на происходящее непредвзято. Увы, для многих этот шаг длиннее жизни. Да и мне, чтобы прозреть, в общем-то, потребовалась вспомнить своё прошлое воплощение.

Неслышно вздохнув, я продолжила свою, несколько различающуюся с мыслями речь:

— То, что ты с упоением унижаешь и уничтожаешь слабых, не делает тебя сильным. Отчасти даже наоборот. Только вот мало кто понимает причины своих поступков и их глубинные мотивы. Не хотят понимать, предпочитая приятную иллюзию болезненной правде. Поэтому червячок осознания собственной уязвимости продолжает глодать сердце, толкая на всё новые и новые попытки самоутвердиться. Тот, кто уверен в себе и своём будущем, не станет тратить силы и время на такое, — взмахнув рукой, указываю на замученных крестьян.

Мои слушатели послушно переводят взгляд, чтобы сначала поморщится, стиснуть зубы или печально покачать головой, а потом кивнуть или иным образом выразить своё согласие.

— Это не рациональный поступок: фронт ещё далеко, нет смысла пытаться запугивать население и, уничтожая деревни, рушить логистику. Скорее наоборот: подобные налёты озлобят поселян и побудят готовиться к обороне. Толпа вооружённых деревенских мужиков, которые сражаются за себя и свои семьи, зная, что отступать некуда и участь сдавшихся будет ужасна — это не то же самое, что толпа замордованных дворянами крестьян, которые и сами любят государство и представляющих его чиновников ничуть не больше представителей войск вторжения. При определённых обстоятельствах они даже могли бы встать на сторону Сейки. Могли бы… Поэтому я считаю, что это, — новый взмах рукой, — всего лишь истеричная попытка мелких разбойных людишек, поддержанных не менее мелкими хитрецами из Северного королевства, убедить себя в собственной силе и важности. Думаю, они все подспудно понимают, что их не ждёт ничего хорошего. Вот и убеждают себя в том, что это не так. Такими же низкими, как и они сами, способами.

— Вы не станете возражать, если я добавлю вашу речь в статью? — поинтересовался у меня один из журналистов, что стоял неподалёку от нас и неустанно черкал карандашом в блокноте.

— Не стану, — с вежливой улыбкой отвечаю ему.

С чего бы мне возражать, если вся беседа — в том числе и эмпатическое влияние на лейтенанта Гера и журналистов — затевалась именно для этого? Да и говорила я… не то чтобы неправду, просто игнорировала неудобные моменты, выпячивала нужные и интерпретировала их в желаемом ключе. Чтобы получилась практически готовая статья с громким заголовком и привлекающим внимание содержимым, да.

Потом, когда публика заинтересуется, можно будет продолжить серию вещами поскучнее. Естественно, сочинять тексты для новых статей буду уже не я, а те, кто занимается этим профессионально. Контроль написанного тоже возьмут на себя иные люди. Но для первичного привлечения аудитории, которое заставит перепечатывать статью в других изданиях, шокирующие фотографии и громкое имя — а восточная часть северного региона Империи не так чтобы очень далеко от северо-востока, где я недавно хорошенько пошумела и, прямо скажем, прославилась — не просто нужны, они необходимы.

Примечания:

Пункт тапкоприёма открыт)

Автор и Куроме выражают признательность тем, кто поддерживает текст на Бусти или делает пожертвования на Тёмный Алтарь Печенек.

Поздравляю всех с близящимся Днём Победы!

Верю: несмотря ни на что, фашисты снаружи и изнутри нашей страны будут разбиты, а нормальные люди по обеим сторонам фронта, наконец, смогут жить спокойно.

А.Н. — бечено.

Глава 16 часть 3

«Что ни говори, а правильное освещение своих действий перед, хм, публикой — штука полезная, — подумала я, глядя на репортёра, который стал втрое активнее черкать у себя в блокноте. — Даже журналисты — по идее, те ещё прожжённые, изрядно циничные типы — и те, хм, воспылали».

Конечно, можно щедрее заплатить или надавить на репортёров, дабы мотивировать их сделать максимально качественную статью. Но из-под палки люди работают хуже, чем из собственного вдохновения (подкреплённого материальными выгодами, разумеется).

Да и горизонтальные связи налаживать нужно. Пусть егеря делятся информацией, распространяя нужные слухи в среде других вояк. А то чувствую я, что с местными элитами у нас подружиться вряд ли получится. В отличие от наместника северо-востока, эти живут в каком-то своём отдельном мире, где не существует ни войны, ни связанных с ней проблем. Те ещё чудаки, по сравнению с которыми дворяне и чиновники северо-восточного региона — постоянно бурлящего и не дающего расслабиться — выглядят вполне деятельными и компетентными.

Да… а ведь когда-то я их ругала. Всё познаётся в сравнении, однако!

Касаемо журналистов: это лишь кажется, что они и испытываемые ими чувства мало что значат; на самом деле у них есть своя аудитория, а у той — знакомые, знакомые знакомых и так далее. И, естественно, я пусть и торопилась, но постаралась найти достаточно приличных людей, в ком идея донесения истины превалирует над жаждой наживы. Да и не на них одних я хочу сделать ставку. Впрочем, последнее и так очевидно.

— Надеюсь, вы процитируете именно мои слова, а не искажённый пересказ, — взглянув на увлечённо черкающего мужчину, произношу с вежливым предупреждением в голосе. — Я знаю, ваша братия частенько грешит искажением фактов в угоду красоте подачи. Вы ведь не обманете доверие скромной разведчицы и не станете так делать? — дополняю для совсем уж непонятливых. — А если кто-то попросит так поступить — не стесняйтесь обращаться к любому из моей команды. Они мне передадут, а я уже разберусь с тем, кто и для чего пытался на вас давить.

Зачем эти завуалированные угрозы, если я сама только что хвалилась, будто подбирала нужных людей и воздействовала на них через эмпатию-деэмпатию? Ну, помимо вспышки подозрительности, то есть? Всё просто: это сейчас наши гости из местных СМИ настроены донести до читателей правду, а вот после разговора с коллегами, начальством или заинтересованными людьми со стороны — могут и передумать, даже несмотря на полученное от нас материальное вознаграждение.

Почему-то многие считают, будто заранее оплаченная услуга становится необязательной к исполнению. Или полагают, что если заказчик не пригрозил отдельно, то в случае чего и наказывать не станет. Возиться с авансом, основной оплатой по выходу издания и, возможно, премией, как и заморачиваться каким-либо дополнительным контролем, мне не слишком хотелось — и другие дела найдутся.