Из варяг в Индию
Шрифт:
Филиппа продали в Бухаре, и он, сменив в короткое время несколько хозяев-перекупщиков, оказался в доме важного бухарского вельможи — алтыка Донияр-бека. Для начала бывшего унтера поставили стражником к дверям гарема нового хозяина. Быстро освоившись со своим положением, Филипп стал усердно учить язык, к чему оказался весьма способен, и, преуспев в этом, получил под свою команду десять таких же стражников, как и он сам. Это была первая ступенька в его «бухарской карьере».
Вскоре после этого Донияр-бек призвал к себе Ефремова, который разумел русскую грамоту, и поручил прочитать ему бумагу, привезенную из России посланником Бухары, муллой Ирназаром. Это было посольское письмо, прочитав которое Филипп прослезился от обуявших его чувств — он видел русские слова и титулы императрицы.
После этого его зачислили в войско. Во время нескольких стычек с врагами бухарцев бывший унтер-офицер показал свою опытность в военном деле, и по приказу алтыка его произвели в кезилбаши, дав под команду пятьдесят человек таких же, как он, полонян разных народностей, пожелавших служить в войске бухарского хана. Бухарцев не смущало присутствие бывших рабов в войске, лишь бы те дрались хорошо! Со своим отрядом Ефремов совершил несколько походов в составе бухарского войска и показал себя храбрецом. За такую службу алтык наградил его званием кубаши, пожаловал землю, приносившую триста червонцев в год, и доверил командовать сотней воинов, двадцать из которых были русскими.
Возвращаясь из походов, Филипп жил при доме алтыка. Там он сошелся с доверенной рабыней, ключницей. Родом персиянка, его избранница была молода и хороша собой. В их судьбах было много общего, сближавшего их: так же, как и Филипп, она была захвачена в полон, только не киргизами, как он, а туркменами, совершавшими регулярные набеги на Персию. В Бухаре, как и Ефремов, начав с низин рабского бытия, с положения наложницы и прислужницы в гареме, она вдруг сделала неожиданную карьеру, возвысившись до «ношения ключей». Семейные союзы из пленных, служивших на доверенных должностях, весьма поощрялись бухарцами, считавшими, что семья привяжет человека к Бухаре лучше всяких пут. Многие из доверенных рабов обзаводились семействами, строили дома, рожали детей, и через поколение никто уже и не считал их чужими. Но браку кубаши и ключницы мешала разность вер. Хотя персиянка, любя Филиппа, была готова перейти в христианство, да где ж было им взять священника! Да и сам Филипп относился к их сожительству гораздо прохладнее ключницы, считая «это дело временным». Так они и прожили, не венчанные никакими обрядами, два года.
В это время кубаши Ефремов отправился на очередную войну с Хивой, отличился в сражении и был пожалован от командующего войском хивинцев Бодал-бека конем-аргамаком и кафтаном; кроме того, ему выпала честь ехать с вестью о победе в Бухару, где за радостную весть он был, по восточному обычаю, награжден особо: ему дали еще земли и пятьсот червонцев!
Но, несмотря на кажущееся благополучие, уважение и милости со стороны бухарцев, Ефремова грызла тоска по Родине. Мысль о побеге преследовала его все годы жизни в Бухаре! Но, будучи изрядным хитрецом, он понимал, что уходить надо верно, один раз. В случае поимки неудачливого беглеца сажали на кол. А если и оставляли такого в живых, то его уделом были тяжелые и грязные работы днем и душная тюрьма зиндан ночью. И так до конца дней!
Надежного человека, который мог подделать любой документ, Филипп уже давно имел на примете. Прежде останавливало его только отсутствие нужной суммы денег, но теперь, имея 500 червонцев наградных, он решил рискнуть! За 100 червонцев мастер подделок написал ему грамоту, в которой говорилось, что
он, Ефремов, является послом, который по особым делам направляется в Коканд. Но грамота мало что значила без ханской печати! Тогда Филипп упросил свою сожительницу-ключницу выкрасть у алтыка ханскую печать. Та согласилась это сделать, но только при одном условии — что он возьмет ее с собой! Пришлось ей это обещать.Во время дневной жары, когда все живое в Бухаре, укрывшись в тени садов и прохладе домов, погрузилось в сон, храбрая женщина принесла печать. Филипп собственноручно приложил ее к фальшивой грамоте, после чего преданная сожительница так же незаметно вернула хранившийся у алтыка символ государственной власти Бухары на положенное место. Никто ничего не заподозрил.
Через два дня Ефремову велено было возвращаться к войску. В компании с двумя русскими воинами он тут же выехал из Бухары, но отправился отнюдь не в Хиву. Имея при себе грамоту с подлинной печатью, они поскакали прямо в Коканд. Несчастная персиянка была коварно обманута…
До Коканда беглецы добрались без всяких приключений. Грамота избавляла их от опасных расспросов, открывала двери караван-сараев, давала корм лошадям и еду им самим. Бежавших никто не хватился: в Бухаре их считали убывшими к войску, в войске же числили бывшими в Бухаре. Никем не заподозренные, они достигли Ходжента, мест, где власть бухарцев кончалась.
В Ходженте Ефремов и его товарищи выдали себя за купцов. На имевшиеся у них деньги купили товаров и присоединились к купеческому каравану, отправившемуся в Кашмир. Путешествие длилось тринадцать дней, а дорога пролегала по высокогорью, где, не сумев приспособиться к разреженному воздуху, умер один из русских, бежавших с Филиппом из Бухары. Они похоронили его ночью, тайно совершив христианский обряд.
По прибытии в Кашмир русские стали узнавать, как попасть оттуда в Россию — в Кашмире сходились несколько караванных путей из разных стран. Сюда купцов влекли знаменитые кашмирские ткани, здесь же был большой пригород, заселенный китайцами, торговавшими товарами своей страны. Филипп и его товарищ узнали, что из России в Кашмир тоже приходят караваны купцов-татар; с одним из таких караванов можно было бы вернуться в Россию. Однако, по здравому размышлению, они отказались от этого плана. Хорошо изучившие восточный уклад жизни, они знали, что этим путем, хоть и кажущимся прямым, на родину попасть трудно. Им вновь предстоит пройти через владения бухарцев, где их, возможно, уже ищут, но даже если и повезет, далее нужно было идти с иноверцами через степи Киргиз-кайсацкой орды, где никакие законы вообще не действовали. Их, беглых чужаков, караванщики запросто могли отдать разбойникам как плату за право прохода по степи.
Поэтому русские беглецы решили идти кружным путем, держась подальше от земель, где были в рабстве и откуда бежали. С выгодой распродав товары, они отправились в Яркенд, купили там разного другого товара и слугу-негра и с купеческим караваном отправились в Тибет. В дороге умер второй русский спутник Филиппа. Похоронив товарища, Ефремов со слугой пошел с караваном дальше. В Тибете он продал товары, но лошади у них пали, а новых купить было негде. Филипп и его слуга примкнули к трем мусульманам, шедшим в Индию. Пешком они добрались до Дели, где мусульмане от них отстали. В чужом, совершенно незнакомом городе Филипп познакомился с армянином, который пригласил его к себе в дом, накормил, приодел. После того как Филипп и его слуга немного отдохнули, армянин дал им лошадей и письмо к англиканскому священнику.
Этот священник жил на землях, где правили англичане; до него путники добирались семь дней. Он встретил Филиппа радушно, а после, угощая обедом, предупредил, что, скорее всего, им заинтересуется комендант Мидлтон, и посоветовал при встрече с комендантом, не вдаваясь особенно в географию, говорить, что он, Филипп, родом из Санкт-Петербурга, города, наверняка коменданту известного.
Священник знал, что говорил! На допросе Филипп сказал все, как учил священник, и от себя, решив, что кашу маслом не испортишь, присовокупил, что он дворянин, графа Чернышева родственник. Получив на свои вопросы уверенные ответы, комендант поспешил, от греха подальше, сбыть русского с рук долой и пообещал содействовать его отправке в Англию. Он написал письмо некоему мистеру Чемберу и направил с тем письмом Филиппа в Калькутту.