Изабелла, или Тайны Мадридского двора. Том 1

— Я клянусь за себя и за маркиза, я клянусь всем, что для меня свято, остаться вам верным… Если и вы не оставите нас, — произнес Серрано.

— А все-таки, Франциско, я знаю, что вы меня больше не любите.

— Я служу вам по-прежнему.

— Но вы больше не любите меня, зачем избегать ответа на вопрос? Вы больше не любите меня.

Тронутый этими грустными словами, Серрано нежно посмотрел на Изабеллу, шедшую рядом с ним через залы.

— Вы все знаете, королева.

Во время этого откровенного и трогательного разговора маршал Серрано довел королеву до ее будуара и поднял портьеру, чтобы пропустить ее.

— Да, ваша любовь принадлежит ей, Энрике! — сказала королева. — Вы молчите?

— Я принужден раскланяться и поблагодарить вас за милости, которые вы мне оказали, позволив проводить вас до порога вашего будуара, — прошептал Серрано.

— Я расстроена, Франциско, доведите меня до кресла.

С этими словами Изабелла опустилась на мягкую подушку и закрыла свое бледное лицо руками, чтобы скрыть слезы, которые текли из ее томных голубых глаз.

Королева горячо любила этого молодого красивого дворянина, а он между тем всегда старался обращаться с ней по возможности сухо и холодно. Теперь, после долгой разлуки, претерпев множество тяжелых ударов судьбы, сильно поразивших его сердце, он очутился с глазу на глаз с Изабеллой в ее будуаре. Франциско Серрано, опустившись на колени, прижал к своим губам ее маленькую мягкую ручку.

Затем он поспешно встал и удалился из будуара, к которому приближалась дуэнья Марита с лейб-медиком.

С королевой сделался припадок лихорадки. Она должна была по совету доктора принять лекарство и лечь в постель. Около нее остались маркиза и дуэнья.

В эту ночь гвардейцы королевы собрались во дворце Топете. Приветливый, гостеприимный адмирал, который был всегда особенно счастлив, когда мог угощать друзей, приказал ярко осветить залы и собственноручно принес разом такое количество бутылок шампанского, за которым его лакеям пришлось бы сходить три или четыре раза. При этом он так добродушно улыбался, как будто хотел сказать: «Это тогда только вкусно, когда мы пьем его вместе». Он зорко смотрел за тем, чтобы стаканы не оставались пустыми.

Офицеры королевской гвардии, скрестив шпаги в знак клятвы, заключили в эту ночь союз, цель которого состояла в том, чтобы отстранить от королевы вредное влияние духовенства и высвободить ее из рук министра-президента Нарваэца, который хотел властвовать над ней и над народом.

Прим и Серрано первые дали в том клятву и Олоцага и Топете тотчас от души последовали их примеру. Эти честные четыре воина сами не знали до какой степени был силен их союз. Не один Олоцага имел огромную власть, хотя все-таки влияние его было самое важное, но и Топете имел много приверженцев во флоте, а Прим и Серрано в войске, так что их соединенные силы должны были сделаться всемогущими. Таким образом они надеялись освободить королеву из рук ее дурных советников и иезуитов и так поднять Испанию, чтобы она не томилась под слепым деспотизмом и мрачным владычеством инквизиции, а процветала бы под свободным, справедливым правлением королевы. Произнеся клятву, они осушили стаканы и соединились друг с другом еще теснее, чем когда-либо. После разговора с Франциско Серрано королева была уверена, что четыре друга будут стоять за нее. Патер Фульдженчио, по поручению короля, приходил ежедневно осведомляться о здоровье его августейшей супруги. Когда, после описанной нами ночи у госпожи Делакур, он вошел в покои королевы, Изабелла была уже совсем здорова. Патер пришел с намерением напомнить королеве о монахине Патрочинио, а так как Изабелла была одна, то случай для этого был удобен, тем более что хитрый монах заметил, что воспоминание о пророчестве Зантильо все еще мучит ее.

Таинственная монахиня была так важна и могла снова дать ей такую власть, что она с нетерпением ожидала, когда королева будет принуждена прибегнуть к ее ясновидению.

Отец Фульдженчио утешал королеву, говоря, что она должна благодарить небо за то, что ее страдания прошли так скоро и были так легки.

— Вспомните, ваше величество, ту несчастную, страждущую монахиню, которая, благодаря высокой вашей милости, нашла себе приют в вашем дворце, вспомните, как тяжко страдает Рафаэла дель Патрочинио и с какой покорностью она переносит свои страдания.

— Мне ужасно жаль ее, — сказала Изабелла, — как ее здоровье?

— Она опять впала в тот магнетический сон, который возносит ее душу.

— Монахиня в магнетическом сне? — спросила королева, и какая-то мысль оживила ее.

— Когда я отправился к вашему величеству, она только что забылась и лежала в голубой зале, но я велел перенести несчастную монахиню в ее спальню, потому что впечатление, производимое безжизненной страдалицей, лежавшей в этой голубой комнате, ужасно и способно возбудить всевозможные предрассудки.

Изабелла, озабоченная воспоминанием о Зантильо, решилась еще раз спросить об этом пророчестве таинственную сомнамбулу, которая так верно ей все предсказала в ту ночь, когда она преследовала Энрику.

— Прикажите лакеям и монахам удалиться из комнаты благочестивой сестры, — сказала Изабелла, не замечая с какой радостью достойный патер выслушал ее слова.

Он смиренно поклонился и поспешил исполнить приказание королевы.

Изабелла на этот раз с нетерпением ожидала ответа, который должна была ей дать монахиня на ее вопросы. Она оделась и быстро прошла через парадные комнаты и коридоры к церковному флигелю.

Королеву Изабеллу ожидали. Дверь отворилась без шума, чтобы никто не мешал ей, патер Фульдженчио отослал даже горничную. Отцы-инквизиторы очень предусмотрительны, если дело идет о их могуществе и влиянии.

Он тихо поднял портьеру, ведшую в спальню монахини. Изабелла вошла в пустую комнату, в которой на кресле перед спальным столиком и большим распятием из слоновой кости в полулежачем положении покоилась ясновидящая. Комната освещалась только неугасимой лампадой, висевшей в нише перед мраморным изображением Пресвятой Девы.

Изабелла почувствовала невыразимый ужас. Ей казалось, что она дышит отвратительным воздухом Санта Мадре. Эта безжизненная монахиня — мученица, лежавшая перед ней с полуоткрытыми глазами, производила на нее самое тяжелое впечатление, которое увеличивалось еще обстановкой: пустой комнатой, лишенной всякого украшения, и мерцающим светом лампады, падавшим на ясновидящую, одетую в коричневое платье кающихся.

Надо было удивляться характеру графини генуэзской, которая не боялась, что Пресвятая Дева накажет ее, бесстыдную обманщицу и соблазнительницу, что Бог поразит ее своим гневом. Вдали раздавались раскаты начинающейся грозы и увеличивали ужас этого часа.

Изабелла дрожала от страха и беспокойства. Однако же несмотря на это она непременно хотела убедиться в верности пророчества Зантильо, и никто, кроме лежавшей перед ней ясновидящей, не мог ей доставить желаемые сведения.

— Благочестивая сестра, королева страдает, неизвестность в будущем страшит и мучит ее. Что ты видишь?

Монахиня сперва молчала, но через минуту губы ее тихо зашевелились.

— Я вижу ужасы, — произнесла она монотонным голосом, — королева с гордостью и счастием ожидает наследника своему престолу, но пусть она ежедневно молится на коленях в церкви святого Антиоха, потому что чреву ее грозит проклятие!

Изабелла в ужасе отшатнулась.

— Королева родит мальчика, но перед моими глазами мальчик этот лежит бездыханный!

— Мертвый! Умилосердись… — говори дальше.

— Берегитесь герцога де ла Торре, — продолжала своим неприятным голосом монахиня, и далекие раскаты грома страшно аккомпанировали ее словам.

— Он мне клялся в верности, следовательно, мне нечего его опасаться.

— Берегитесь герцога де ла Торре, — повторила Ая, — вы надеетесь на его преданность, он же думает только об Энрике.