Избранница

Они поднимались все выше и выше по серой, каменной лестнице. Едва различимые в темноте ступеньки, неприветливо мерцали в темноте, подъем становился все круче и круче. Элизу охватила тревога. «Надо бежать от этого Иржи», — подумала она. — «Но как и куда?», — со страхом думала она. — «Нет уж. Я тебе так просто не дамся, напыщенный паж!» — решила Элиза.

Она была далеко не слабая девушки, и ее храбрости могли позавидовать даже средневековые рыцари, бесстрашно совершившие крестовые походы в Святую землю. Только их было много, а наша маленькая героиня оказалась совершенно одна в неизведанном мире, существование которого ставилось под сомнение даже самыми блестящими умами человечества. Если немного ранее Либуше как-то подбадривала Элизу и на доступном ей языке пыталась объяснить необычные явления, то сейчас это было делать некому, и Элизе приходилось до всего доходить самой, что было довольно трудно и опасно, ибо этот «напыщенный паж» Иржи не вызывал у нее никакого доверия, и задавать ему непонятные вопросы, а тем более открыться ему — не сулило ничего хорошего, кроме неприятностей и неизвестных последствий, которые вряд ли обратились бы в ее пользу. Более того, Элиза была уверена, что Иржи уже заподозрил неладное. Облик и поведение человека, конечно же, изменились за 700 лет, и Иржи не мог не заметить необычную внешность Элизы, не говоря уже о ее манере держаться и вести беседу. Элиза сильно отличалась от среднестатистической женщины 14-ого века буквально во всем: ростом, цветом лица, формой рук, походкой и полным незнанием средневековой куртуазности. Будучи невысокой по современным меркам, она была почти на целую голову выше Иржи! Но игра человеческих глаз осталась неизменной со дня сотворения мира, и Элиза заметила, что разговаривая с ней, Иржи избегает смотреть ей прямо в глаза, что было явным признаком фальши с его стороны и вероятности того, что он, несомненно, что-то замышляет против нее. Элиза отлично понимала все это, но ничего не могла сделать и, подобно зомби, следовала за Иржи, все выше и выше поднимаясь по крутым ступенькам навстречу неизвестному. «Либуше, Либуше!» — шептала Элиза пересохшими губами. — «Помоги мне!» Но мрачный замок отвечал ей гнетущей тишиной, а мерный стук шагов, поднимавшихся по лестнице двух людей как будто бы отстукивал последние минуты жизни Элизы. Вдруг она с ужасом поняла, что ее ведут совершенно не туда.

* * *

Либуше, Тетка и Кази подлетели к Староместской Ратуше и сели на выступ, который находился над знаменитыми астрологическими часами, сотворенными средневековым мастером Микулашем Каданом. Они только что облетели свои владения и были в прекрасном расположении духа.

— Я помню, как строилась эта Ратуша, — мечтательно сказала Либуше. — Сколько труда и сил вложили в нее мои пражаки! И не только они!

— Так это было уже после тебя, в 15-ом веке! — возразила Кази.

— Какая разница! Я знаю все, что касается моего любимого города! И теперь его ждет невиданный расцвет. Я чувствую, как Влтава снова шепчет мне слова великого пророчества! Ладно, сейчас отдохнем немного, а потом я вернусь к своему Пршемыслу, а то как бы не улизнул в другое пространство! — пошутила княгиня. — А ты, Тетка, полетай и послушай, о чем говорят трава, вода, статуи и эльфы. А ты, Кази, полетишь со мной, а то от моего Пршемысла слова не добьешься!

— Либуше! — робко позвала сестру Тетка.

— Что еще? — недовольно спросила Либуше тоном, не терпящим возражений.

— Ты забыла…

— Что я могла забыть! — уже рявкнула Либуше, и ее синие глаза стали фиолетовыми от гнева.

— Ты забыла про Элизу, — напомнила Тетка, и при этом ее доброе, нежное личико выражало такое искреннее беспокойство, что не послушать ее было нельзя. Маленькая розовая фея с мольбой смотрела на старшую сестру.

— А что Элиза? — не поняла Либуше.

— Мы бросили ее одну в средневековье, — сказал Тетка и заплакала.

— Ну и что? — парировала Либуше. — Побегает, повеселится, потанцует на балу, а потом все это исчезнет, и она опять окажется у ворот замка. Там и подберем.

— А если ее не так поймут? — с опаской спросила Тетка.

— Да, действительно, — подтвердила Кази, понимая, что дело совсем нешуточное.

— Карл добр и знает все наперед. Если что, он сможет вернуть ее назад к нам.

— А ты уверена? — спросила Тетка.

— Ну… Она же избранная.

Либуше вдруг задумалась и внимательно посмотрела на Тетку, потом на Кази и вдруг сказала невпопад:

— Эх, Тетка! Не была бы ты такой клячей, еще бы тысячу лет назад выскочила замуж за короля эльфов!

— Либуше! Я чувствую, что Элиза попала к дурным людям, и если она останется там, то исчезнет навсегда! В пространстве образуется дыра, род Элизы прервется в 14-ом веке, и она просто не сможет родиться. Я не говорю уже о других, неведомых даже нам последствиях. А ведь мы не имеем права вмешиваться в ход жизни на земле.

— Ладно, — сказала Либуше, — поступай как знаешь, но я все-таки хочу, чтобы она вдоволь навеселилась в Карлштейне.

— Слушаюсь, сестра, — поклонившись, сказала Тетка и растворилась в синем, ночном небе.

— Что скажешь на это, Кази?

— По-моему, Тетка права. Юная девушка попадает одна в незнакомый замок. Я бы тоже испугалась.

— Ну, ты у нас вообще не отличаешься храбростью, — отрезала Либуше. — Ладно, летим домой, а то скоро закончится Рождественская ночь, и я расстанусь с Пршемыслом. И неизвестно, когда еще состоится эта встреча настоящего, прошлого и будущего. Давай, полетим медленно и еще раз посмотрим на наш чудный город.

Держась за руки, Либуше и Кази легко взмыли в воздух. Маленькая дверца под циферблатом открылась и из нее выскочил взбудораженный скелет. Из его глазных впадин лились настоящие слезы.

— Элиза, Элиза! Ах, что вы сделали с моей Элизой! — кричал им вдогонку благородный скелет.

Но они были уже далеко и вряд ли слышали плачь этого странного джентльмена.

А Элиза продолжала свое мрачное восхождение по узким лабиринтам старого замка. Поднимаясь то вверх, то вниз, Элиза потеряла счет этим бесконечным спускам и подъемам. Решив, что ей уже никогда не выбраться из этого лабиринта, она покорно следовала за Иржи. Неожиданно лестница стала расширяться, и они вышли на небольшую круглую освещенную площадку. Элиза заметила, что на площадку откуда-то справа падает свет. Повернув голову направо, она увидела, что свет падает из-за невысокой полуоткрытой двери, которую слуги, готовясь к рождественскому пиру, видимо, в спешке забыли закрыть. И вот тут-то Элизу осенило.

— Иржи! — заорала она изо всех сил.

Вздрогнув от неожиданности, молодой человек резко повернулся к ней.

— Я хочу писать!

— Что? — не понял главный распорядитель.

— Элиза Лотарингская хочет в сортир, — пояснила Элиза.

— Так в чем же дело? — не понял Иржи.

— Отвернись!

— Ваше высочество, я не совсем понимаю ваши манеры, — строго сказал Иржи. — У нас принято справлять нужды прямо на месте. Кто вас научил таким дурным манерам, мадам?

— Не твое дело, козел! — выругалась Элиза и, размахнувшись, со всей силы огрела Иржи спортивной сумкой по голове.

Молодой человек пошатнулся, но не упал. И пока он приходил в себя, потирая ушибленную голову, Элиза рванула к боковой двери, резко открыла ее и очутилась в темном коридоре, ведущем неизвестно куда. Обезумев от страха, она ринулась вперед, но поскользнулась и упала, больно ударившись лицом. Стеная от боли, она все же заставила себя подняться. «Бежать, бежать! Только бы хватило сил! Иначе все!», — сжав зубы говорила она себе и побежала. Она слышала, как вдогонку ей неслись слова:

— Ведьма! Держите ведьму!

Но Элиза неслась подобно шекспировской Джульетте навстречу своему Ромео, а за ней розовым прозрачным облаком развивался шлейф, подаренный доброй феей Теткой. Вдруг Элизе показалось, что она видит перед собой ее большие черные глаза.

— Тетка! — прошептала Элиза и упала в обморок.

8

Элиза очнулась и долго не могла понять, где она находится. Как всякий очнувшийся после обморока человек, первым делом она стала ощупывать свое тело. Убедившись, что с ней все в порядке, она с трудом приоткрыла казавшиеся свинцовыми веки и стала вглядываться в темноту. Ей показалось, что она лежит под сводом какой-то розоватой мраморной лестницы. «Может, у них такие низкие потолки», — подумала девушка. Кто-то заботливо подложил под нее душистую солому и накрыл прозрачной розовой шалью, от которой, несмотря на воздушность ткани, исходило приятное тепло.