Избранное

– Очень рад, - сказал Сакердон Михайлович, увидя меня.

– Я не оторвал вас от работы?
– спросил я.

– Нет, нет, - сказал Сакердон Михайлович.
– Я ничего не де

лал, а просто сидел на полу.

– Видите ли, - сказал я Сакердону Михайловичу.
– Я к вам при

шел с водкой и закуской. Если вы ничего не имеете против, давай

те выпьем.

– Очень хорошо, - сказал Сакердон Михайлович.
– Вы входите.

Мы прошли в его комнату. Я откупорил бутылку с водкой, а Са

кердон Михайлович поставил на стол две рюмки и тарелку с вареным

мясом.

– Тут у меня сардельки, - сказал я.
– Так, как мы будем их

есть: сырыми или будем варить?

– Мы их поставим варить, - сказал Сакердон Михайлович,- а по

ка они варятся, мы будем пить водку под вареное мясо. Оно из су

па, превосходное вареное мясо!

Сакердон Михайлович поставил на керосинку кастрюльку, и мы

сели пить водку.

– Водку пить полезно, - говорил Сакердон Михайлович, наполняя

рюмки.
– Мечников писал, что водка полезнее хлеба, а хлеб это

только солома, которая гниет в наших желудках.

– Ваше здоровье!
– сказал я, чокаясь с Сакердоном Михайлови

чем.

Мы выпили и закусили холодным мясом.

– Вкусно, - сказал Сакердон Михайлович. Но в это мгновение в

комнате что-то резко щелкнуло.

– Что это?
– спросил я.

Мы сидели и прислушивались. Вдруг щелкнуло еще раз. Сакердон

Михайлович вскочил со стула и, подбежав к окну, сорвал занавес

ку.

– Что вы делаете?
– крикнул я.

– 39

тем самым, лишили его возможности вам просто и приятно отказать.

Вы лишили его права выбора, а это свинство. Это неприличный и

бестактный поступок. И спросить человека:"Веруете ли вы в Бога?"

– тоже поступок бестактный и неприличный.

– Ну, - сказал я, - тут уж нет ничего общего.

– А я и не сравниваю, - Сказал Сакердон Михайлович.

– Ну, хорошо, - сказал я,- оставим это. Извините только меня,

что я задал вам неприличный и бестактный вопрос.

– Пожалуйста, - сказал Сакердон Михайлович, - ведь я просто

отказался отвечать вам.

– Я бы тоже не ответил, - сказал я, - да только по другой

причине.

– По какой же?
– вяло спросил Сакердон Михайлович.

– Видите ли, сказал я, - по-моему, нет верующих или неверую

щих. Есть только желающие верить и желающие не верить.

– Значит те, кто желают верить, уже заранее не верят ни во

что?
– Сказал Сакердон Михайлович.
– А те, что желают не верить,

уже во что-то верят?

– Может быть и так, - сказал я.
– Не знаю.

– А верят или не верят во что? В Бога?
– спросил Сакердон Ми

хайлович.

– Нет, - сказал я, - в бессмертие.

– Тогда почему же вы спросили, верую ли я в Бога?

– Да просто потому,что спросить: "Верите ли вы в бессмертие?"

звучит как-то глупо, - сказал я Сакердону Михайловичу и встал.

– Вы что, уходите?
– спросил меня Сакердон Михайлович.

– Да, - сказал я, - мне пора.

– А что же водка?
– сказал Сакердон Михайлович, - ведь и ос

талось-то всего по рюмке.

– Ну, давайте допьем, - сказал я.

Мы допили водку и закусили остатками вареного мяса.

– А теперь я должен идти, - сказал я.

– До свидания, - сказал Сакердон Михайлович, провожая меня

через кухню на лестницу.
– Спасибо за угощение.

– Спасибо вам, - сказал я, - до свидания. И я ушел.

Оставшись один, Сакердон Михайлович убрал со стола, закинул

на шкап пустую водочную бутылку, надел опять на голову свою

меховую с наушниками шапку и сел под окном на пол. Руки Сакердон

Михайлович заложил за спину и их не было видно. А из-под задрав

шегося халата торчали голые костлявые ноги, обутые в русские са

поги с отрезанными голенищами.

Я шел по Невскому, погруженный в свои мысли. Мне надо сейчас

же пойти к управдому и рассказать ему все. А, разделавшись со

старухой, я буду целые дни стоять около булочной, пока не встре

чу ту милую дамочку. Ведь я остался ей должен за хлеб сорок во

семь копеек. У меня есть прекрасный предлог ее разыскивать. Вы

питая водка продолжала еще действовать, и, казалось, что все

складывается очень хорошо и просто.

На Фонтанке я подошел к ларьку и на оставшуюся мелочь выпил

большую кружку хлебного кваса. Квас был плохой и кислый, и я по

шел дальше с мерзким вкусом во рту.

На углу Литейной какой-то пьяный, пошатнувшись, толкнул меня.

Хорошо, что у меня нет револьвера: я убил бы его тут же на мес

те.

До самого дома я шел, должно быть, с искаженным от злости ли

цом. Во всяком случае, почти все встречные оборачивались на ме

ня.

Я вошел в домовую контору. На столе сидела низкорослая, гряз

ная, курносая, кривая и белобрысая девка и, глядясь в ручное зе

ркальце, мазала себе помадой губы.

– А где же управдом?
– спросил я.

Девка молчала, продолжая мазать губы.

– Где управдом?
– повторил я резким голосом.

– Завтра будет, не сегодня, - ответила грязная, курносая,

кривая и белобрысая девка.

Я вышел на улицу. По противополжной стороне шел инвалид на

механической ноге и громко стучал своей ногой и палкой. Шесть

мальчишек бежало за инвалидом, передразнивая его походку.

Я завернул в свою парадную и стал подниматься по лестнице. На

втором этаже я остановился; противная мысль пришла мне в голову

ведь старуха должна начать разлагаться. Я не закрыл окно, а го

ворят, что при открытом окне покойники разлагаются быстрее. Вот