Избранное

— Ну конечно. Что тут особенного? Когда мы через две недели вернемся, возвратитесь в эту палату. Чего вы так испугались?

Джузеппе охватил дикий страх; таинственный внутренний голос нашептывал ему об опасности. Однако не мог же он помешать персоналу уйти в отпуск, кроме того, как ему показалось, гамма-облучение наконец подействовало — экзема почти прошла. Итак, Корте не решился открыто протестовать против нового перемещения, единственное, чего он потребовал, не обращая внимания на насмешки сестер, — это чтобы к двери его новой палаты прикрепили табличку с надписью: «Джузеппе Корте, с третьего этажа, временно». Подобная вещь была совершенно беспрецедентной в истории клиники, но врачи не стали возражать, опасаясь спровоцировать сильное потрясение у этого нервного, темпераментного больного.

Ему надо только переждать две недели — не более того. И Джузеппе Корте с какой-то одержимостью принялся считать дни. Почти все время он проводил в постели, вперив неподвижный взгляд в угол; мебель здесь, на втором этаже, была уже не такая современная и не радовала глаз, как в отделениях наверху, но отличалась строгостью и внушительностью форм. То и дело он напрягал слух: ему казалось, что с нижнего этажа, из отделения «приговоренных», до него доносятся какие-то приглушенные звуки — должно быть, предсмертные стоны и хрипы.

В такой обстановке Джузеппе, разумеется, все больше падал духом. А потеря душевного спокойствия не могла не отразиться на его состоянии: температура ползла вверх, с каждым днем увеличивалась общая слабость. Из окна, почти все время распахнутого настежь, ведь лето было в самом разгаре, теперь уже не открывался вид на городские крыши и соседние дома; перед глазами вставала только окружающая клинику зеленая стена деревьев.

Через неделю, часа в два пополудни, неожиданно вошли в палату фельдшер и три санитара с каталкой.

— Ну как, мы готовы к переезду? — бодрым голосом спросил фельдшер.

— К какому переезду? — У Джузеппе перехватило горло. — Что опять за новости? Ведь персонал третьего этажа только через неделю возвращается из отпуска.

— При чем тут третий этаж? — удивился фельдшер. — Приказано перевести вас на первый. Вот посмотрите. — И показал на напечатанное на бланке распоряжение о переводе на самый нижний этаж с подписью самого профессора Дати.

Ужас и ярость Джузеппе Корте прорвались наружу такими оглушительными криками, что задрожали стены в отделении.

— Успокойтесь, ради бога, тише, — умоляли его санитары, — ведь здесь тяжелобольные!

Но ему ни до кого уже не было дела.

Прибежал заведующий отделением, человек очень воспитанный и любезный. Он спросил, в чем дело, прочитал бумагу, выслушал объяснения Корте. Затем раздраженно повернулся к фельдшеру, сказав, что это ошибка, он не давал подобных распоряжений, что с некоторых пор здесь царит полная неразбериха, так больше продолжаться не может, ему ни о чем не докладывают, и он обо всем узнает последним… Наконец, разнеся в пух и прах своего подчиненного, он сменил тон и обратился к больному с глубочайшими извинениями.

— Но, увы, — добавил врач, — увы, профессор Дати час назад уехал за город отдохнуть и вернется только через два дня. А я при всем желании не могу отменить его приказ. Поверьте, он первый будет глубоко сожалеть… Немыслимое недоразумение, просто в голове не укладывается, как такое могло произойти!

Джузеппе Корте никак не мог совладать с собой: его била нервная дрожь и весь он был во власти дикого, панического страха. В палате еще долго не смолкали его по-детски отчаянные всхлипывания.

И вот из-за дурацкой ошибки он прибыл на последнюю станцию — в отделение для умирающих! Это он-то, чье место, по мнению самых строгих врачей, было на шестом, если не на седьмом этаже! Ситуация настолько нелепая, что Джузеппе так и подмывало разразиться истерическим хохотом.

Полуденный зной лениво парил над городом. Джузеппе, прикованный к постели, неотрывно глядел на зелень деревьев и ощущал себя в каком-то нереальном мире: пугающе белые, выложенные кафелем стены, холодные, плотно закрытые двери, словно ведущие в покойницкую, такие же белоснежные призрачные фигуры в халатах. Даже деревья за окном кажутся какими-то ненастоящими: вон уж сколько он на них смотрит, а ни один листочек их не шелохнулся.

Эта мысль настолько взволновала Корте, что он вызвал сиделку и попросил сильные очки, которые в постели никогда не надевал. Слава богу, сквозь очки он разглядел, что деревья самые настоящие и листья хотя и едва заметно, но все-таки шевелит налетающий ветерок.

Сиделка вышла; наверно, с четверть часа он лежал в полной тишине. Шесть этажей, словно могильные плиты, из-за глупого, формального недоразумения навалились на Джузеппе Корте всей своей неумолимой тяжестью. Сколько лет — да, теперь уже счет идет на годы, — сколько лет понадобится ему, чтобы выбраться из этой пропасти?

Но почему в палате вдруг стало так темно? Ведь еще день. Невероятным усилием преодолев сковавшее его, как паралич, странное оцепенение, Джузеппе дотянулся до лежащих на тумбочке рядом с постелью часов. Половина четвертого. Он повернул голову к окну и увидел, как шторы, повинуясь чьему-то таинственному приказу, медленно опускаются, преграждая доступ дневному свету.

КАК УБИЛИ ДРАКОНА Перевод Ф. Двин

В мае 1902 года некий Джозуе Лонго — крестьянин графа Джерола, часто ходивший на охоту в горы, — сказал, что он видел в Сухом Долу какую-то здоровенную зверюгу, похожую на дракона.

В Палиссано, деревушке, находившейся в самом конце долины, испокон веку жила легенда о том, что где-то здесь, в одном из безводных Ущелий, до сих пор еще сохранилось такое чудище. Да только никто не принимал эти россказни всерьез. Однако на сей раз доводы Лонго, убедительность его слов и подробности пережитого им приключения, совершенно не менявшиеся от рассказа к рассказу, наводили на мысль, что и впрямь что-то такое там есть, и граф Мартино Джерол решил убедиться в этом самолично. Он, конечно, понимал, что ни о каком настоящем Драконе и речи быть не может, но нельзя было исключить, что в здешних пустынных ущельях обитает какая-нибудь крупная змея редкого вида.

Компанию в этой экспедиции ему составили губернатор провинции Куинто Андронико со своей бесстрашной красавицей женой Марией, ученый натуралист Ингирами и его коллега, искусный мастер по изготовлению чучел, Фусти. Губернатор, человек скептического склада ума и не очень сильной воли, уже давно заметил, что жена его неравнодушна к Джеролу, но как-то не придавал этому значения и, когда Мария предложила ему поехать вместе с графом охотиться на дракона, согласился не задумываясь. Он совершенно не ревновал жену к Мартино и нисколько ему не завидовал, хотя тот был намного моложе, красивее, сильнее, храбрее и богаче его.