Избранное

Я был совершенно не подготовлен к этому вопросу и сказал (с удовольствием ощущая во рту вкус клубничного варенья), что, как мне кажется, журнал покупают хорошо, но тут же вспомнил, что как раз о тираже «Светоча» шеф мне говорить запретил.

— Что? — переспросил заведующий. — Хорошо?

— А почему бы и нет? — ответил я и смутился. — Я бы сказал, относительно неплохо.

— Стало быть, кое-какую прибыль дает?

— Н-не знаю, — пролепетал я. — Вальтоура надо спросить.

Заведующий Управлением культуры снова отпил глоток кипяченой воды, протянул мне тарелку с печеньем, настойчиво приглашая чувствовать себя как дома.

— Способный он человек, Вальтоур, — задумчиво проговорил он. — Слишком мало, к сожалению, людей, желающих, не щадя сил, отстаивать культуру нашего маленького народа.

— Да, — подтвердил я и вонзил зубы в кусок торта.

— Нелегкое это дело — издавать хороший журнал.

Я снова согласился.

— Сколько раскупается экземпляров «Светоча»?

Что мне делать? Бабушка учила меня говорить только правду, а шеф велел помалкивать о состоянии дел «Светоча».

— Ра… Раз на раз не приходится, — выдавил я из себя. — Пожалуй, больше, чем можно было рассчитывать.

— Тысяча?

Я промолчал.

— Полторы? Две?

— Ва… Вальтоура надо спросить, — снова сказал я и, показывая на караван верблюдов, поинтересовался: — Это Египет изображен?

Заведующий Управлением культуры обернулся.

— Нет, Персия.

— А я думал, что такие пирамиды есть только в Египте, — наивно высказался я, глядя на золоченые купола, сфинкса и финиковые пальмы.

— Я велел изобразить на ней видение одного медиума. — Заведующий тоже посмотрел на картину. — Пирамида, что вы видите, построена в Персии за много веков до рождества Христова, в дни Карема, если мне память не изменяет. Последней в ней похоронили девять столетий назад знатную молодую женщину по имени Юссадулла, дочь Аль-Кади, знаменитого персидского султана и халифа. Еще в ранней молодости Юссадулла основала в Багдаде своего рода спиритическое общество и побуждала своих соотечественников вступать в контакт с обитателями иных планет. Ей было лет двадцать с небольшим, когда она скончалась.

Я совершенно растерялся.

— Карем? — промямлил я. — Аль-Кади, знаменитый султан и халиф? Нет, эти имена мне ничего не говорят, о персидских пирамидах я тоже никогда ничего не читал. Правда, этот пробел в знаниях легко восполнить: у меня дома есть всемирная история, превосходное сочинение в двух томах.

Заведующий Управлением культуры оторвался от картины. Он расправил свой отделанный шелком халат и прищурился.

— Гм. Историки пользовались ранее и пользуются в наши дни устарелыми приемами исследования, игнорируя, гм, научные методы, применяемые нами, спиритами, для знакомства с древней культурой далеких стран, скажем Персии. Я прочитал много книг по всемирной истории, но все они были с лакунами, все они были ненаучны и просто ошибочны, потому что их авторы и не обладали способностями к спиритическим контактам, и не прибегали в процессе работы над своими сочинениями к помощи медиумов. Воистину настало время издать всемирную историю, которая опиралась бы, гм, на надежные источники.

Он подлил мне кофе, предложил еще торта и кекса с изюмом, отхлебнул кипяченой воды и уселся поудобнее.

— Вас интересует наше учение — учение спиритов? — спросил он.

— Даже не знаю.

— Вы никогда не говорили с усопшими друзьями?

— Нет.

— Никогда не покидали свое тело?

По счастью, я заглядывал в книжки Рагнхейдюр и беседовал с ней о переселении душ. Поняв, как мне показалось, вопрос, я без обиняков ответил, что тело свое никогда не покидал.

— Вы еще так молоды, спиритический опыт редко приходит к тем, кому еще нет тридцати, — отеческим тоном произнес заведующий Управлением культуры и улыбнулся, как бы прощая мне все: и молодость, и отсутствие интереса к учению спиритов, и то, что я не покидал своего тела, и отсутствие опыта в общении с духами. — Вам еще предстоит развиться, — продолжал он. — Вы, Паудль, откуда родом?

— Из Дьюпифьёрдюра.

— Красивое место.

— Да.

— Райский уголок этот Дьюпифьёрдюр, — кивнул он. — А как вам нравится быть журналистом в Рейкьявике?

— Я бы сказал, относительно неплохо, — неуверенно произнес я, повторяя свой ответ, когда он допытывался, как расходится «Светоч».

— У вас хорошее жалованье?

— Да, относительно.

— Нужно будет поговорить с Вальтоуром, чтобы он как следует платил вам. — Сцепив руки, заведующий Управлением культуры уставился в пространство. — Надо, чтобы молодые люди могли себе кое-что позволить: некоторые мелочи делают жизнь красивее и интереснее как для самих молодых людей, так и для, гм, их подруг. Надо, чтобы вам платили минимум двести пятьдесят крон в месяц, раз журнал теперь хорошо раскупается. Нельзя допустить, чтобы способные, одаренные молодые люди были из-за недостатка средств лишены тех радостей, которые дает юность. Молодые годы, гм, — они быстро пролетают и уже никогда не возвращаются.

«Чтобы он как следует платил вам»? Я вздрогнул и удивленно посмотрел на него. Во-первых, я не давал ему оснований считать, что недоволен жалованьем, которое мне платит Вальтоур — мой шеф и благодетель, взявший меня с улицы в момент, когда я был в отчаянном положении. Во-вторых, для меня было полной неожиданностью, что заведующий Государственным управлением культуры считает себя вправе и более того — обязанным вмешиваться в дела «Светоча». «Подруги молодых людей»? Я, естественно, покраснел и очень смутился, ибо передо мной возник образ Кристин — стройной, красивой, золотистой, с очаровательной улыбкой на лице. Почему он так выразился? Прочел мои мысли? Или существо из другого мира рассказало ему о нашей с Кристин тайной помолвке? Когда он назвал меня способным, одаренным молодым человеком и тут же заговорил о радостях, которые дают юные годы, быстро пролетающие и никогда не возвращающиеся, его благожелательность и понимание тронули меня чуть не до слез. Боже милостивый! Если я стану получать двести пятьдесят крон в месяц, то смогу подумать о женитьбе! Но, к сожалению, мне было абсолютно ясно, что у меня нет никаких оснований получать двести пятьдесят крон в месяц. Журналист я никудышный, не могу написать ни одной статьи так, чтобы она пришлась по душе шефу, даже не желаю сочинять тексты к танцевальной мелодии недели.

— Я всегда придерживался взгляда, что молодые люди, если они дельные и добросовестные, должны получать хорошее жалованье, действительно хорошее жалованье. Нужда и безденежье столь же вредны, как и стремление к бездуховному обогащению, стяжательству и расточительности. И то и другое губительно для добродетелей, которые должны быть прочны, как скала… Прошу вас, Паудль, пейте кофе и ешьте.

Я был уже сыт, воздав должное печенью, клубничному варенью, вкусному кексу и другим лакомствам, но голос заведующего был проникнут таким искренним гостеприимством и дружелюбием, что я не устоял и надкусил новое пирожное.

— Опыт подсказывает мне, что всем, даже гениям, очень трудно достигнуть высшей степени духовного развития до тридцатилетнего возраста, если нет полного телесного благополучия. А разве не бывает так, что счастье молодого человека порой зависит от мелочи — например, от жалованья? А разве не бывает так, что для молодого и способного человека крайне существенно, гм, повысится ли его жалованье на сто — или даже на пятьдесят — крон в месяц?

— Конечно, — тихо ответил я.

Заведующий Управлением культуры долго смотрел на меня отеческим взглядом. Потом вдруг беспокойно поерзал в кресле, нахмурился и с важным видом произнес: