Избранное

Юлия с трудом сдерживала слезы. Под конец она не выдержала и зарыдала, сипло и неуверенно. До нее донеслись слова Анкерсена:

— Это хорошо! Это очень хорошо, что раскаяние жжет и терзает душу! Это уже первый шаг!

Но тут раздался нервный стук в дверь, и вошел Сириус. Она слышала, как он им что-то объясняет удивительно тонким и слабым голосом, непрестанно запинаясь и кашляя:

— Ну вот, мы, значит, с Юлией поженимся, а ребенок — мой… так что теперь вроде все стало на свои места…

У него начался сильный приступ кашля.

— Что я слышу, о чем говорит этот молодой человек? — протяжно вопросил Анкерсен с недоброй усмешкой в голосе. — Ребенок его? А девица была обручена с другим? Иными словами, она?… Нет-нет, это слишком невероятно! Выходит, она воистину вела жизнь блудницы,куда хуже, нежели мы думали! Она отдавалась двоим мужчинам?! Нет-нет, это слишком отвратительно, просто невообразимо отвратительно!

Он порывисто встал и схватил Юлию за руку:

— Дитя мое, несчастная заблудшая овца! Что же нам делать? Так далеко ты зашла в своем падении?

— Я на ней женюсь! — воскликнул Сириус, оправившись наконец после приступа кашля. — Я получил согласие ее отца! Мы с ней поженимся сразу, немедля!

— Но почему же ты молчала, Юлия? — спросила фру Янниксен. — Почему не открылась хотя бы мне, родной матери? Может, Яртвард потому от тебя и сбежал? Но ведь это все меняет! Если б я знала…

— Да нет же, от этого ничуть не лучше! — раздраженно простонал Анкерсен, повернувшись к жене кузнеца. — Наоборот, это лишь позорно вдвойне! Ведь девица-то… ведь сия женщина доподлинно взята в прелюбодеянии!

— Взята, — мрачно подтвердила мать, принимая сторону Анкерсена в ратоборстве с дочерью.

Анкерсен потянул Сириуса за руку и поставил его рядом с Юлией.

— Это, пожалуй, только к лучшему, что правда выходит наружу во все своей ужасающей наготе, — глухо возвестил он. — И поженитесь вы или не поженитесь, нет для вас обоих иного пути, как раскаяние, исповедь и искупление грехов. Вам надлежит держать ответ за свои порочные поступки, и я сделаю тогда все, что только в человеческой власти, и даже более того, чтоб помочь вам, падшим, подняться! Ни перед какими средствами не отступлюсь, бог мне свидетель!.. Но только уж вы должны оба принести покаяние перед вашими сестрами и братьями во Христе. Уговорились? И да свершится то, чему должно свершиться, безо всякого промедленья! Пусть это будет сегодня же вечером! Давайте в добром согласии…

Анкерсен оборвал речь на полуслове, потому что дверь распахнулась вдруг настежь и вошел кузнец. Лицо и шея у него были багровые, а глаза возбужденно горели в своих мешках.

— Уходи отсюда! — зло прохрипела его жена.

Кузнец грохнул кулачищем по столу, так что загудела и зазвенела вся тесно уставленная комната.

— Я в этом доме хозяин! — с угрозой рявкнул он. — Я дал свое согласие на брак Юлии с этим парнем — и нечего вам тут больше свою треклятую дерьмовинуразводить!

— Убирайся прочь! — задыхаясь, крикнула кузнечиха.

— Пусть он убирается, проныра! Пустобрех! — загремел кузнец.

Он схватил Анкерсена сзади и встряхнул его так, что крахмальная манишка управляющего вылезла из-под жилета.

— Он его убьет! — простонала фру Янниксен и повалилась на стул.

— Будет молоть-то, — сказал кузнец и, слегка оробев, отпустил Анкерсена. — Мне от него одно нужно: пусть добром из моего дома выкатывается!

У Анкерсена подогнулись колени, он плюхнулся на пол и остался сидеть, растопырив короткие ноги. Он шарил вокруг в поисках очков и громко пыхтел.

— Ну! — буркнул кузнец. — Давай поторапливайся!

— Мои очки! — строго произнес Анкерсен.

Очки валялись рядом с ним на полу. Сириус подобрал их и подал ему. Анкерсен остался сидеть с очками в руке. Он тяжело дышал, но в остальном вид у него был до странности спокойный. Подняв широкое лицо в сторону кузнеца, он сказал тихим страдальческим голосом, рисуя в воздухе очками:

— Напрасно вы так кипятитесь, кузнец Янниксен. Я не вором и разбойником ворвался в ваш дом, я пришел по просьбе вашей жены и еще потому, что чувствовал: это мой долг. Мой далеко не радостный долг. Я пришел помочь! Помочь! Я не собираюсь препятствовать тому, чтобы эти молодые люди соединились узами честного супружества, отнюдь нет. Но давайте же подумаем и о другой стороне дела — о душе!

Он с усилием поднялся на ноги и продолжал, по-прежнему обращаясь к кузнецу:

— Или грех — это не грех? А грех не несет ли всегда в себе наказания? И разве покаяние и спасение совсем ничего не значат для нас, беспомощных человеческих крупинок? Да куда же это нас заведет, Янниксен? Или, быть может, вы имеете предложить взамен что-либо лучшее?

Анкерсен протянул кузнецу руку как бы в знак примирения. Янниксен, помешкав, взял ее.

— Ладно, а теперь уходите, — сказал он, — и поставим точку на этом деле, так и порешим.

— Не думайте, что я себя считаю безгрешным! — продолжал Анкерсен, заглядывая кузнецу в глаза. — О нет, Янниксен, напротив, я тоже был раб греха, я грешил пострашнее других! Быть может… быть может, хуже, чем…

— Чем я? — подсказал кузнец и шумно расхохотался. — Полно, Анкерсен, бросьте. Отправляйтесь-ка лучше восвояси, покуда с миром отпускают, мы ведь с вами уговорились. Правда, Роза? Дело-то теперь, можно считать, улажено! Видит бог, улажено! Так я говорю, Роза? Ну, пора уж тебе образумиться! Нам ведь с тобой иной раз очень даже хорошо бывает друг с дружкой, разве не правда?

И он, подмигнув, толкнул жену локтем в бок.

— Да… — Анкерсен тоже обращался теперь к жене кузнеца, — что вына это скажете?

Сириус во все глаза глядел на огромную женщину.

— Я ведь, собственно, затем пришел, чтобы васподдержать, — нетерпеливо сказал Анкерсен и посмотрел на часы.

— И вы увидите, что пришли не зря, — сердечно откликнулась фру Янниксен и повернулась спиной к мужу. — Да, Анкерсен, не зря! Мы не отступим ни на шаг! Ни на шаг!

Анкерсен водрузил на нос очки и протянул ей руку.

— Господь вас благослови! — сказал он и облегченно вздохнул.