Избранное
Шрифт:
— А какое это имеет отношение к лесу?
— Я бы легко освоился.
— Лесничий далеко не крестьянин.
— Мои все были крестьянами.
— Два десятка графов не так далеки от крестьянина, как лесничий.
— Крестьянин или лесничий — совершенно одно и то же.
— Как одинаковы зеленеющие посевы сверху, с самолета; или из окна замка в сорок покоев.
— Вы меня сбиваете с толку. Что же, выходит, и пастухи не крестьяне?
— Ну, а это и подавно звучит так, как если бы вы спросили, относятся ли к крестьянам губернаторы.
— Вижу, вы снова равняете меня с Теди. К сожалению, не могу с вами согласиться. По-моему,
Я считал этот спор беспредметным. Михай Бабич был блестящего ума человек, я и сегодня думаю о нем, как ученик о мэтре. В дискуссии, длившейся между нами года, пока я превращался из ученика в мастерового, мне так и не удалось убедить его в существовании классов. Он тоже унаследовал — и не мог с ним расстаться — мировоззрение своего отца, судьи либерального образа мыслей.
— Отчего же в таком случае не говорят, что каждый аристократ в душе крестьянин? — ограничился я вопросом, стараясь не поддаться раздражению.
Но графа вдруг, противу ожидания, охватил азарт спора.
— С тех пор как стоит мир, и крестьяне и графы жили землей! Благодаря одним другие получали возможность обрабатывать землю! А общее дело связывает! Особенно если длится тысячу лет! А то, что связывает, то и обязывает! (По-французски тут была игра слов.) Разве не так?
— Во-первых, прошу прощения, графы жили не землей, а крестьянами, за счет крестьян. Следовательно, и крестьяне жили за счет обрабатываемой ими земли лишь постольку, поскольку им оставалось что-то от содержания господ, которые сами лично ничего не возделывали. Даже нивы собственного просвещения.
— Потому что были заняты иными делами.
— К примеру?
— Позвольте, но ведь на этой земле, где жило столько разных народов, все-таки именно мы основали родину. Оставьте нам в удел хотя бы прошлое.
И поскольку я отрицательно покачал головой:
— Но ведь и порядок, и знания, и веру все-таки именно наши предки насадили в этих диких степях! Как ни парадоксально это звучит, произносимое на чужом языке, но из нас двоих все же я — и это научно доказуемо — в большей мере истинный мадьяр. Учитывая, что мои предки пришли в этот край вместе с Арпадом, чтобы обрести землю и родину.
И, сняв шляпу, в задумчивости потер двумя пальцами лоб.
— Ваши предки — научно доказуемо — пришли в этот край осенью тысяча семьсот сорок первого года.
— Вы это точно знаете?
— В былое время я весьма основательно изучал прошлое родного края. Тогда прошлое было единственным, что я мог считать своим во всей Венгрии.
Графа осенило.
— Зная, что и будущее ее станет вашим?
— Правильнее сказать, веря. Веря, что оно наше.
— Но вернемся `a nos moutons [124] , к тому, что я еще могу считать своим. Согласно родословной, мои знаменитые предки еще при святом Иштване [125] отличились достойным упоминания образом на стороне рыцаря Пазманя.
124
К нашим баранам (франц.)-,в переносном смысле: к нашей теме.
125
Около 1000
года.— В наших краях они объявились как расторопные маклеры, чтобы заполучить землю. Довольно простым способом: скупив все окрестные наделы у крестьян и мелких дворян. И — что действительно достойно упоминания — задешево! Оптом скупили и сразу же выложили наличными.
Граф не мог удержаться и сам улыбнулся своему любопытству.
— За сколько?
— К примеру, пусту, где я родился, со всем, что на ней бегает, летает и плавает, — за четыреста форинтов.
— И в самом деле недорого.
— Включая сюда и моих предков. Вот, кстати, лишнее доказательство того, что они жили здесь раньше ваших.
— На этом месте?
— Не знаю, точно ли на этом месте пасли они свои стада, но что где-то в этих краях — вполне вероятно. Этот край — золотая жила для археологов. По свидетельству захоронений, на холмах жили землепашцы из племени медьер [126] , а в низинах и долах — кочевники: узы и печенеги. И многие века примитивным укладом. Потому и остались они по большей части пастухами. Один известный антрополог [127] , который сравнивал покоящиеся здесь столетиями черепа с теми, чьи обладатели еще и поныне разгуливают в пусте, ощупав мой, — тем же способом, как при определении статей жеребца, — заключил: печенег. Такова моя родословная.
126
Одно из семи венгерских племен периода обретения венграми родины.
127
Бартуц, Лайош. — Прим. автора.
— Да, но этих диких, как их там зовут, все-таки мы, а не кто иной усмирили и цивилизовали.
— Напротив, мы — вас. Предоставив возможность и время.
— Но в таком случае мы защищали вас.
— Когда?
— Господи, ну, разумеется, всякий раз, как защищали страну! — И он чуть изменился в лице.
— А все-таки, когда конкретно вы нас защищали? Впрочем, оставим эту тему. Ведь мы уже достаточно говорили о прошлом!
— Венгерские аристократы, по-вашему, никогда не защищали страну?!
— Насколько мне помнится, никогда.
— Я не ослышался?
— Нет, с сожалением должен отметить. Об этой своей миссии защитников — о так называемом патриотическом долге, что хоть как-то оправдало бы все ваши привилегии и вообще само ваше существование, — вы начисто забывали.
— Нельзя так говорить! Это означало бы, что всякий раз, как на нас нападали, страна гибла.
А вы не знакомы с историей?
— Не шутите! Что ж, выходит, и самой страны не существует?
— Снова начну с извинений. Страна существует, но того, что на вас возлагала история, что вам могло бы служить оправданием — пусть это будут деяния в прошлом, — вот этого действительно не существует. И я со своей стороны вас прошу не шутить: народ как таковой существовал и существует! Народ, брошенный на произвол судьбы, в неслыханных страданиях кое-как выстоял и, насколько хватило его собственных сил, пытался стать нацией.
— С которой у нас нет ничего общего?
— Думаю, что так.