Избранное

Сарай для лодок — вполне подходящее для этого место. Он вошел внутрь… и обнаружил своего любовника. Алек спал, лежа на взбитых подушках, умирающий день бросал на него последний отсвет. Он проснулся, но не подскочил он радости, не удивился, просто взял руку Мориса и стал ее поглаживать. Потом заговорил:

— Значит, телеграмму получил.

— Какую телеграмму?

— Утром я послал тебе телеграмму и написал… — Он зевнул. — Извини, я подустал, то одно, то другое… написал, чтобы ты немедленно ехал сюда. — И, поскольку Морис молчал, не в силах вымолвить и слово, добавил: — Теперь нас с тобой ничто не разлучит — и точка.

46

Недовольный своим печатным обращением к избирателям — для настоящего момента оно звучало слишком покровительственно, — Клайв пытался выправить верстку. От этого занятия его отвлек Симкокс:

— К вам мистер Холл.

Он вышел на крылечко. Было уже очень поздно, ночь вошла в свои права. Все следы волшебного заката с неба исчезли. Пищи для глаза не было никакой, зато слух ублажали звуки. Его друг, отказавшийся войти, легонько пинал гравий и бросал камешки в кустарник у стены.

— Привет, Морис, входи. Что-то срочное? — спросил он, слегка раздраженный, и даже не стал отягощать себя улыбкой — лицо все равно было в тени. — Рад, что ты вернулся, надеюсь, тебе полегчало? Я, к сожалению, пока занят, но Бордовая комната свободна. Так что входи, ложись, как обычно. Очень рад тебя видеть.

— Я на несколько минут, Клайв.

— Еще что выдумал. — Он шагнул во тьму, как бы проявляя радушие, но ему явно мешал сверстанный текст в руках. — Энн закатит мне скандал, если не останешься. Молодец, что явился так, без приглашений. Извини, я еще занят, дела и дела. — Наконец глаза его выделили в окружающем мраке черный цилиндрический сгусток, и, внезапно встревожившись, он спросил: — Надеюсь, все в порядке?

— Вполне… тебе по крайней мере беспокоиться не о чем.

Мысли Клайва все-таки отвлеклись от политики, он понял — речь пойдет о романе, и приготовился сочувственно выслушать друга, хотя, конечно, лучше бы не сейчас, он совсем зашивается… Но, призвав на помощь все свое благоразумие, он пошел в направлении пустынной аллеи за лаврами, туда, где, украшая стены ночи бледно-желтой чеканкой, чуть поблескивали энотеры. Здесь их уединения не нарушит никто. Нащупав скамью, Клайв вольготно откинулся на спинку, заложил руки за голову и сказал:

— Я к твоим услугам, но мой тебе совет: переночуй у нас, а утром о своих делах поговори с Энн.

— Мне твой совет не нужен.

— Дело, конечно, твое, но ты искренне поделился с нами своими надеждами, а коли речь идет о женщине, всегда есть смысл поговорить с другой женщиной, тем более с Энн — человека с такой интуицией еще поискать.

Отблески цветов напротив скамьи исчезли и появились снова, снова исчезли и снова появились — перед ними, стоя, покачивался Морис, и Клайву опять стало не по себе — друг его воплощал силы ночи. Голос из тьмы произнес:

— Тебя ждет куда более серьезный удар. — Я влюблен в твоего егеря…

Клайв настолько опешил, столь неожиданной и бессмысленной показалась ему эта фраза, что он, подавшись вперед, глупо спросил:

— Ты имеешь в виду миссис Эйрис?

— Нет. Я имею в виду Скаддера.

— Что за бред? — воскликнул Клайв, стрельнув глазами в темноту. Но тут же обрел почву под ногами и сухо произнес: — Что за нелепое заявление?

— Нелепей не придумаешь, — отозвался голос из тьмы. — Но я перед тобой в таком долгу, что решил: надо поставить тебя в известность насчет Алека.

Клайв ухватил только суть, не более. Слово «Скаддер» он воспринял как facon de parler [23] , вместо него вполне могло прозвучать «Ганимед», потому что близость с человеком из низшего сословия была для Клайва чем-то немыслимым. Но ему хватило и этого — он был огорчен и даже обижен, ведь последние две недели он не видел у Мориса никаких отклонений и потому не препятствовал его общению с Энн.

— Мы делали что могли, — ответил он. — И если ты хочешь оплатить нам свой, как ты выразился, «долг», подобные болезненные идеи — не лучший для этого способ. Как ты можешь говорить о себе такое? Мне казалось, что твоя жизнь в Зазеркалье наконец-то ушла в прошлое, в Бордовой комнате мы поставили на этой теме крест. Ты меня сильно разочаровал.

23

Нехитрый словесный трюк (франц.).

— Между прочим, тогда в Бордовой комнате ты поцеловал мне руку, — добавил Морис весьма язвительно.

— Не надо об этом. — Голос Клайва осекся, не в первый и не в последний раз, и изгой на мгновенье проникся к нему любовью. Тут же Клайв разразился целительной тирадой: — Морис, ты даже не представляешь, как мне тебя жаль, умоляю тебя, прошу — не позволяй этой напасти вернуться. Тогда она уйдет, уйдет навсегда. Работа, свежий воздух, друзья…

— Я уже сказал тебе: я пришел не за советом, не обсуждать разные идеи и мысли. Я — человек из плоти и крови, если ты способен снизойти до столь низменных вещей…

— Да, ты прав. Люблю разводить теории.

— …я просто хотел сказать тебе об Алеке.

Обоим вспомнилась схожая ситуация годичной давности, но на сей раз поморщился Клайв.

— Если Алек — это Скаддер, то он у меня уже не служит и вообще находится не в Англии. Не далее как сегодня он уплыл в Буэнос-Айрес. Но ты продолжай. Если хоть чем-то могу тебе помочь, я готов вернуться к теме, которая тебя волнует.

Морис шумно вздохнул и принялся обрывать лепестки с высокого стебля. Они исчезли один за другим, и казалось, что это ночь гасит свечи.

— Я поделился с Алеком, — произнес он после глубокого раздумья.

— Чем?

— Всем, что у меня есть. Включая тело.

Клайв взвыл, словно прикоснулся к чему-то невероятно мерзкому, и вскочил на ноги. Какое чудовище! Его надо растоптать, бежать от него куда глаза глядят… но Клайв был человек воспитанный, и порыв его тут же стих. Все-таки оба они — из Кембриджа… оба — столпы общества. Нет, обойдемся без крайностей. И он обошелся, сохранил спокойствие и желание помочь до конца. Но Морис скорее принял бы ненависть, а это аристократическое кислое неодобрение, догматизм и душевная глухота вызвали у него лишь презрение.

— Может, это несколько грубовато, — продолжал Морис, — но я хочу, чтобы ты все понял точно. В ту ночь, когда тебя и Энн не было, Алек спал со мной в Бордовой комнате.

— Морис! Боже, Боже!

— Плюс в городе. Плюс… — он умолк.

К горлу Клайва подкатила тошнота, но его и тут потянуло на обобщения — на остроте его ума брак сказался не лучшим образом.

— Но ведь… взаимоотношения между мужчинами можно оправдать лишь в одном случае — если они платонические?

— Не знаю. Я пришел рассказать тебе, что я сделал.