Избранное

список отдельной графой: "Ремонтная бригада".

В команде бронепоезда стало двадцать бойцов.

x x x

Наши войска развернули теперь фронт к востоку от Винницы, в

районе узловой станции Казатин. Но противник не дал нам времени

укрепиться и снова крупными силами повел наступление.

Бой завязался сразу по всему фронту.

Население окрестных сел и местечек было застигнуто врасплох. По

всем дорогам к Киеву потянулись беженцы - с наскоро увязанным домашним

скарбом, с волами, коровами, но без хлеба. Хлеб остался в скирдах на

полях. На другой день боя это уже были только костры... Зерно в

скирдах тлело долго и упорно. По этим огненным знакам артиллерия вела

ночную стрельбу.

Крестьяне толпами собирались у штаба бригады и просились

добровольцами в наши части. К ним выходил всегда сам Иван Лаврентьич.

Но не для каждого из них находилась в бригаде винтовка... А безоружные

люди - какая от них помощь?

За весь месяц еще не было таких жестоких боев, какие завязались

под Казатином. Мы потеряли счет дням, счет суткам. В дыму и угаре боев

не видели солнца. Час от часу таяли силы бойцов, но, казалось, вырви у

бойца винтовку - он будет отбиваться кулаками, свали его - он вцепится

ногтями, зубами; умрет, но не отступит перед врагом!

Уже не за отдельные станции шли бои, даже не за крупный

казатинский узел, - здесь, под Казатином, решалась судьба самого

Киева, столицы Советской Украины...

Не выходил из боя и наш бронепоезд. Мы недосыпали, недоедали, не

всякий день успевали даже помыться и ходили в пороховом загаре -

черные, как угольщики. Случалось, у самого орудия во время стрельбы

кто-нибудь сваливался как подкошенный, и не от пули, а сшибленный

сном.

Сон стал врагом, он подкарауливал каждого из нас, мы боялись его

и свирепо курили - отгоняли сонливость махоркой.

Затихал бой - и все валились в тень у вагонов, не разбирая места.

Трава, камни, песок - годилось все, все было желанной постелью. Только

бы вытянуться в прохладе, только бы лечь...

x x x

Однажды я лежал под кусточком, и до того, помню, разморила меня

жара, что лень было пальцем пошевелить. По щеке ползла какая-то

канительная букашка - ползет, ползет и никак до носу не доберется! "Ну

вот, - думаю, - как только букашка выполнит свой маршрут и влезет на

кончик носа, смахну ее и буду спать". Но вдруг слышу цокот копыт:

кто-то едет - и не из тылу, а с передовой.

Я перевернулся на живот, приподнял голову и сразу же, по лошади,

не различая еще всадника, понял, что это начальник политотдела.

Подъехав и приняв мой рапорт, Иван Лаврентьич спрыгнул с седла.

Он сдвинул свою фуражку на затылок, обтер ладонью потное лицо и начал

доставать из седельной сумки газеты.

– Хорошие известия... Хочу рассказать красноармейцам.

Но посмотрел Иван Лаврентьич на спавших вповалку около поезда

бойцов и остановился в нерешительности.

Я понял его.

– Ничего, - говорю, - Иван Лаврентьич, разбужу. Потом выспятся.

– Ну буди, - сказал начполитотдела и повел своего коня в сторону,

на лужайку.

Я растолкал матроса и велел ему будить ребят.

– Только без фокусов, - строго предупредил я его.

Но Федорчук, чтобы поскорее поднять всех на ноги, применил

все-таки способ "ключа", введенный им для срочных случаев.

Способ этот такой: скрутит спящему парню ухо да еще повернет

раз-другой, как ключ в скважине, - и парень как ошалелый сразу на обе

ноги вскакивает.

Первым пробудился племянник. Встал, потирая посиневшее ухо. За

ним поднял голову Панкратов - одна щека белая, другая малиновая, в

налипших камешках. Панкратов обтер щеку рукавом и пошел расталкивать

своих пулеметчиков.

Тем временем матрос, широко зевнув, сделал "ключ" Малюге.

– О-ох, кто це? - простонал Малюга, вскакивая. - Тьфу! Щоб ты

хлиба так ил!..

– А и слабый ты на ухо! - сказал матрос.
– У всех ухи как ухи, а

у тебя только предмет, что ухо.

– Сам ты предмет, - огрызнулся Малюга, но, увидев начальника

политотдела, засуетился, приводя себя в порядок. Он причесал пальцами

бороду, затянул на себе ремень, а потом кинулся в канаву, где пучком

сырой травы обхлестал сапоги, наводя глянец.

Матрос вытряхивал бушлат.

Тут подошел Иван Лаврентьич. Все встали в шеренгу.

Иван Лаврентьич поздоровался с командой и, помуслив пальцы,

развернул номер "Правды".

– Бьем ведь их, ребятки, а? - сказал он, встряхивая газетный

лист. - Колчаку-то, главному их закоперщику, скоро и совсем капут.

Гонит его по Сибири наша доблестная Красная Армия - только земля

гудет...

Иван Лаврентьич присел на пенек, снял фуражку и пригладил ладонью

отросшие редкие волосы.

Все пододвинулись к нему.

– Большое это, товарищи, облегчение нашей Республике, - заговорил

Иван Лаврентьич. - Сибирь - страна хлебная. Будет, значит, хлеб

рабочему классу... Бойцы Восточного фронта выполняют свою задачу перед

Республикой. Теперь дело за нами. Пора, товарищи, пора и нам кончать с

петлюровщиной.

– Это правильно, - горячо поддержали бойцы. - Развели мы с ними

канитель - дальше некуда...

Еще теснее бойцы окружили Ивана Лаврентьича.

– Почитайте, товарищ начальник, газетку-то. Как там Колчака бьют?

Иван Лаврентьич протянул свежую газету бойцам. Ее сразу

подхватило несколько рук, ребята отхлынули в сторону и принялись