Избранное

заставляет поеживаться. А может быть, мурашки пробежали от волнения, в

котором я сам не хочу себе признаться?

Так или иначе, приближалась удивительная, словно из сказки,

минута - встреча стариков, расставшихся юнцами.

Поезд замедляет ход. Передо мной - вокзальные часы. Пять утра.

На перроне, кроме железнодорожников, никого. Но вот двое в

кепках: плотный, самоуверенного вида, и рядом с ним - маленький,

щупленький.

В плотном узнаю Кришталя: он успел побывать у меня в Ленинграде.

– Вот Григорьев!

– показывает он на меня.
– По книжке - Медников.

А это Крысько!
– показывает он на своего соседа.

Мы оба таращим глаза, но не узнаем друг друга - вот что делают

годы...

– Николай Федорович!

– Иван Васильевич!

Целуемся. Крысько прижимается ко мне, и оба мы замираем - птенцы

"Гандзи".

У вокзала поджидала нас легковая машина.

А через час, проведенный в дороге, меня торжественно на крыльце

своего дома приветствовала "дружина" Ивана Васильевича - Вера

Андреевна.

Следом за мной, поездом из Харькова, приехал полковник-инженер

Филиппенко. Он и Крысько перемигнулись, встали рядом и, сдерживая

смех, гаркнули:

– Товарищ командир, вы телефонистов спрашиваете? Вот они,

телефонисты!

Да, вот так именно приспели мне на выручку два дружка - бойкие,

ловкие и одинакового роста: чернявый Филиппенко и русоволосый Крысько.

Под смех присутствующих пришлось и мне войти в роль.

– Но вы же пулеметчики! - выразил я сомнение, как и подобает

командиру.

– Пулеметчики, - кивнули оба.
– Но можем и линию проложить.

– Тогда за дело, ребята!

– Есть станция, - доложил Филиппенко и прицелился вилкой к

красным, как закатное солнце, соленым помидорам.

– Есть заземление, - добавил Крысько, помогая жене в хлопотах у

стола.

– Есть огонь - добра горилка! - зычным голосом артиллериста

завершил доклады Кришталь.

И все мы подняли чарки.

За столом было много радостных воспоминаний, были и минуты

молчания. Поминали погибших.

Здесь я впервые твердо узнал, что Федорчук погиб.

Как видно, я не успел справиться с собой - и горечь утраты

тяжелой печатью легла на мое лицо. Вера Андреевна глянула на меня и

заплакала. Потом наполнила мою чарку и велела мне отдельно, особо

помянуть матроса.

Выяснилось, что Филипп Яковлевич Басюк (Федорчук) - уроженец не

дальних отсюда мест. Найдутся, возможно, и родственники.

И мы, ветераны "Гандзи", порешили: собрать все, что может

восстановить память о нашем геройском моряке.

– Еще одно сообщение... - начал было Крысько и замялся. Шепнул

что-то Филиппенко. Оба заулыбались.

– Вижу, - говорю, - хлопцы, дулю мне готовите?

– Дуля кисловатая, - рассмеялся Филиппенко.

А Крысько:

– Угадайте, про кого разговор?

"Кого же, - думаю, - мне преподносят под видом кислой дули? С

бойцами на бронепоезде я ладил, меня уважали... Стоп, уж не намек ли

на Малюгу?"

Так и есть - угадал. Значит, жив, бородач! Любопытно, как-то мы

встретимся.

Встали от стола. Пошли пройтись по Хмельнику. Ивана Васильевича

Крысько здесь знает каждый. Еще недавно он был в Хмельнике

заместителем председателя исполкома.

И сразу почувствовали, что городок сегодня чем-то приятно

взволнован. Заходим всей гурьбой в парикмахерскую - и происходит

невероятное: клиенты дружно уступают нам свою очередь. А сам

парикмахер, отбивая на ремне бритву, делает несколько метких замечаний

о действиях бронепоезда "Гандзя" под Винницей.

Побритые, причесанные и опрыснутые одеколоном, мы двинулись

дальше. Узкие тротуары из каменных плит, заложенные еще в глубокую

старину, чередовались с полосками асфальта. А над головами нависали

кусты и деревья, которым было явно тесно за ветхими заборчиками.

К тротуару, на красную линию, выступали лишь вновь построенные

дома; все остальные прятались в зелени от южного зноя.

Под предводительством Ивана Васильевича мы побывали в универмаге.

В Доме культуры. В райисполкоме... Всюду уже с порога нас встречали

приветливыми улыбками, спеша усадить на почетное место.

В беседах хмельчане и хмельчанки охотнее всего говорили о

гражданской войне. При этом оказалось, что все они превосходно

разбираются в устройстве гаубицы шестидюймового калибра.

Ай да Иван Васильевич! Да ведь у тебя весь город прочитал книжку

"Бронепоезд "Гандзя""!

На другой день из Винницы примчался в Хмельник фургончик

радиовещания. Корреспондент радио усадил нас, гостей Ивана

Васильевича, вокруг магнитофона и потребовал интервью. Все это было

передано в эфир.

Потом за нас принялись газеты...

Приятно, конечно, понежиться в лучах славы, но пора было браться

и за работу

Чтобы написать вот эти страницы, мне не хватало тогда многого.

После разгрома врага у Попельни и не менее тяжелых боев за Киев

бронепоезд "Гандзя" превратился в искалеченного и уже беспомощного

воина.

Штаб Щорса приказал "Гандзе" отойти в глубокий тыл, на брянские

заводы, для капитального ремонта.

По несчастью, я заболел тифом и попутный санитарный поезд умчал

меня в Москву.

А что сталось с бронепоездом?

Два вечера воспоминаний - и Крысько, Кришталь, Филиппенко,

дополняя и поправляя друг друга, рассказали о времени, проведенном в

Брянске.

С восторгом говорили о Луначарском. Встретились они с ним в цехах

завода. Нарком просвещения был в военной форме, которая ему явно не

шла. Он и сам, человек глубоко мирный, смущался своим видом, а наган в