Избранное

кобуре, как нарочно, то и дело выползал к нему на живот. И

чувствовалось, что между наркомом просвещения и наганом не

прекращается глухая ссора.

Анатолий Васильевич был послан сюда Лениным. С мандатом

уполномоченного Реввоенсовета Республики он оказывал помощь заводам в

ремонте бронепоездов и в выпуске новых.

Спасибо Анатолию Васильевичу, занялся он и полуразрушенной

"Гандзей".

Вот когда наконец-то бронепоезд оделся в стальную броню!

С еще более мощным, чем прежде, вооружением он был двинут под

Орел против рвавшихся к Москве полчищ Деникина.

Одели здесь как следует и бойцов - в кожаное обмундирование.

Каждый получил куртку, брюки, ботинки с крагами и кожаную фуражку.

Построились бойцы и сами на себя залюбовались. И красиво, и

внушительно: будто не одежда, а боевые латы поблескивают!

На фронт под Орел прибыла дивизия латышских стрелков - в боях с

белогвардейцами она не знала поражений.

"Гандзя" вошла в колонну бронепоездов с задачей - массированными

артиллерийскими ударами содействовать успеху латышей.

20 октября, после кровопролитного сражения, Орел был очищен от

врага.

Только Теслера бойцам не удалось повидать.

x x x

Ивану Васильевичу Крысько был подан "газик". Для поездки

ветеранов "Гандзи".

"Нелегко, - подумал я, - товарищам из Хмельника в эту пору

лишиться автомашины. В разгаре уборка урожая. А мы занимаем "газик" на

несколько дней, причем для дела совсем не срочного. Хотим отыскать

затерявшиеся следы бронепоезда "Гандзя", его людей... По существу -

историко-революционная экспедиция. А для таких экспедиций есть свой,

спокойный календарь".

Но товарищи в Хмельнике высказались за немедленный наш отъезд:

"Пополнить реликвии гражданской войны - это же святое дело!"

В машине нас, пассажиров, пока четверо: Крысько, Филиппенко,

Кришталь и я.

Держим направление на Винницу. Потом сворачиваем на шоссе Винница

– Хмельницкий.

Я жадно глядел по сторонам. Воевал за Украину - но много ли я

видел в этой стране? Бронепоезд ведь привязан к железной дороге. Даже

в бинокль видишь только цель для артиллерийского обстрела.

Едем дубовой аллеей.

Что ни дерево - Тарас Бульба в лесном царстве.

На ветвях дубов будто облака поселились. И только потому, что

облака зеленые, догадываешься, что это листва.

Выходим из машины, вчетвером беремся за руки - не обхватить дуба!

Кличем шофера: "Становись пятым!"

Аллея эта такой длины, что соединила два областных центра -

Винницу и Хмельницкий.

Сто километров двухсотлетних дубов.

Однако за дорогу в "газике" прибавился пассажир; теперь нас,

кроме шофера, не четверо, а пятеро. Кто же пятый?

А мы сделали крюк, чтобы повидаться с Малюгой. В жизни мой старый

артиллерист называется Лукьян Степанович Головатый, житель села

Зяньковцы. Он колхозник, уважаемый в здешних местах человек. Когда с

окончанием гражданской войны вернулся с бронепоезда, селяне избрали

его головою сельрады (председателем сельского Совета). "Головатый - да

с такой фамилией только и быть головою!" Дружеский каламбур, но Лукьян

Степанович и в самом деле с первых же шагов проявил себя человеком ума

государственного.

С асфальтового шоссе мы свернули на проселок. "Газик",

направляемый деревенскими мальчишками, въехал в тихую улочку.

Плетень, из-за которого выглядывают вперемежку мощные диски

подсолнуха, початки кукурузы, цветы мальвы. Клуня с камышовой крышей.

В глубине двора, на пригорке, хороший дом.

Тишина, словно все оцепенело от зноя. И только когда под нашими

совместными усилиями заскрипели неподатливые ворота, откуда-то гулко

залаяла собака.

Медленно открылась дверь, и с крыльца, припадая на костыли, начал

спускаться очень худой одноногий старик. Трудно было узнать в нем

крепкого, осанистого Малюгу. Смоляная борода оскудела - насквозь

светится.

На полдороге старик остановился, приставил ладонь ко лбу и стал

нас, приезжих, рассматривать.

– Лукьян, угомони собаку! - крикнул Крысько. - Встречай,

командира привезли!

Мы долго лобызались. А введя меня в дом, Лукьян Степанович

посадил рядом с собой за стол и никому из домашних не позволил за мной

ухаживать. Сам, из своих рук, стал кормить меня и поить.

Невестка Головатого, легкая и быстрая молодая женщина, потчевала

гостей. Нет-нет да и мне, гляжу, окажет внимание.

Лукьян Степанович в таких случаях клал вилку и опалял невестку

взором гнева и презрения. А она только озорно усмехалась на это карими

очами.

Нет, уже не тот Малюга, не тот... Вспомнить только, как на

бронепоезде он держал в страхе своего племянника. Как примется,

бывало, грызть парня, так - если не отнимешь - до костей прогрызет. С

парнем даже столбняк случался. Хорошо, что бойцы в конце концов

вырвали парня из-под этого тиранства. Человеком стал - работает в

Харькове на тракторном заводе.

Чокнулись мы с Головатым, и говорю ему:

– Лукьян Степанович, а что, если бы мы все вдруг сейчас опять

очутились на "Гандзе"?

Старик блаженно зажмурился, а когда через минуту молодецким

рывком повернулся ко мне, в потемневших от волнения зрачках его

сверкнули огоньки...

Я встал.

А что делают бойцы, когда встает командир? Встают тоже.