Избранное

– Конечно! Я же обещал

И рассказал я ребятам вот такую историю...

Случай в бою

"Идет война народная, священная война!"

Это не только в песне пелось. Фашистская Германия обрушилась на

нас всей силой своего оружия. Мы выдержали удар, а затем разгромили

врага, потому что отпор врагу был всенародным.

Дни и ночи не остывали печи на заводах Сибири и Урала. Там

строили самолеты, танки, изготовляли пушки, минометы. Все это тотчас

вступало в бой.

Отлично был вооружен и сам солдат: в руках автомат, пояс обвешан

гранатами, в ножнах кинжал. Грозен советский солдат в атаке!

С этого я начал рассказ.

– Но знавал я, - говорю, - одного сержанта, который воевал

безоружный.

– Ага, понятно, - сказал Саша. - Это был силач, как Власов или

Василий Алексеев!

– Нет, - говорю, - вовсе не силач. Ростом, правда, высок,

темноволосый, как вот ты, Алеша. Ну, разумеется, здоров, вынослив -

иначе какой же это солдат. Однако гирь и штанг не поднимал.

– А я уже догадался!
– сказал Алеша.
– Это был пластун. Прижмется

к земле - и ползком, ползком незаметно. А потом как вскочит - бах,

бах, бах!
– и закидает фашистов гранатами!

– Нет, - говорю, - не брался сержант за гранаты.

Саша:

– А что же у него было?

– Только руки, - говорю. - Но руки умелые. Трудолюбивые... А в

бою не обойтись без умельца. Хотите, расскажу, как он сам вышел из

беды и полк свой выручил?

Ребята уже сидят рядышком. Приготовились слушать.

Только спросили:

– А как его звали, сержанта?

– Русаков, - говорю, - Николай Николаевич Русаков. Итак...

Когда началась война, Русаков был красноармейцем. Однако срок

свой уже отслужил, выполнил почетный долг перед Родиной. Теперь только

бы домой, в Ленинград. Мечтал о родном заводе.

Но - началась война...

В первых же боях с немецкими фашистами Русаков отличился. Стал

сержантом.

Понадобился в полку радист - Русаков стал радистом: руки-то

умелые, да и голова на плечах!

Бережет Русаков свою рацию. Обзавелся мягкой тряпочкой - чтоб ни

пылинки на аппарате. Когда рацию включает, садится в землянке так,

чтобы заслонить собою аппарат. В землянке тесно, ходят, толкают

Русакова в спину, но это ему нипочем, был бы аппарат в безопасности.

А когда полк получает приказ "Вперед!", Русаков погружает аппарат

в пароконную тележку, да так бережно, как мать кладет дитя в люльку.

Бережет Русаков свою рацию. Зато и действует она безотказно.

Но берег, да не уберег! И стряслась беда...

Но надо рассказать по порядку.

Однажды после боя командир полка разрешил бойцам отдохнуть.

Увидел Русаков стог сена. Обрадовался.

– Ишь как нам повезло! Там и заночуем, - сказал он своим

товарищам.

Придвинули к стогу тележку с рацией. Дали волю лошадям, чтобы

покормились свежим сеном. А сами под стог - как в теплую нору.

Проснулись от грохота. Мигом выскочили из-под стога. Что

случилось? Ночь, темно, ничего не понять...

Но тут ударило в нос едкой гарью.

– Да это авиабомба разорвалась! - сказал Русаков.
– Как только в

стог не угодила!

Прислушались: так и есть, в ночном небе - шум удаляющегося

фашистского самолета.

Тронулись в путь.

Пофыркивают лошади, дружно тянут тележку.

В тележке трое: Русаков, его помощник, тоже радист (дежурить-то

приходилось круглые сутки, вот и сменяют друг друга у аппарата);

третий солдат на облучке - правит лошадьми. И еще рация в тележке. На

ночь укрыта брезентом: это ее одеяло.

– Однако пора уже и рации проснуться!
– шутит Русаков.

Откинул в сторону брезент, нащупал в темноте телеграфный ключ.

Выстукивает:

"С добрым утром, товарищи! Приступаю к работе..."

И вдруг - что такое: не получаются точки-тире. Впустую стучит

ключом...

Рация бездействует.

Страшно подумать: вот-вот завяжется бой, а полк без радиосвязи!

Русаков тормошит помощника:

– Пробуй ты. У меня что-то руки дрожат...

Тот за ключ. Но рация по-прежнему молчит.

– Да что же с тобой случилось, молчальница!

Наконец понял Русаков: от авиабомбы это. Тряхнуло рацию взрывом.

– Чинить, скорее чинить!

Впопыхах чуть не включил ручной фонарик. Как раз на вспышку света

посыпались бы бомбы.

Русаков накрылся с головой брезентом.

Втащил туда же, под брезент, помощника.

– Держи!
– сунул ему фонарик.
– Посвети!

А сам осторожно открыл рацию.

Перед глазами - пучки и переплетения тонких проволочек. В этой

паутине тут и там поблескивают винтики... А повреждения не видать.

Снаружи голос:

– Радист!

– Кто там еще?
– сердито отозвался Русаков.
– Не мешайте!

Выглянул из-под брезента - видит: конный из штаба. С пакетом.

– Велено передать по радио. Срочно! - сказал конный, завернул

лошадь и ускакал.

Вскрыл Русаков пакет, а в нем приказ батальонам и ротам. Полк

вступает в бой.

И понял в эту грозную минуту радист: за успех полка в бою и за

жизнь товарищей - он, только он в ответе!

Но как чинить рацию, если не видать повреждения?

И Русаков доверяется своим рукам. Шепчет: "Ведь вам привычно в

аппарате - чистоту наводили, значит, - не заблудитесь. Так выручайте

же, выручайте!"

И побежали пальцы по проводничкам - будто канатоходцы по своим

канатам. С проволочки на проволочку, с проволочки на проволочку - все