Избранное

был чисто выбрит, обрил даже голову, и от этого его рыжие усы сразу

стали выглядеть пышнее и как бы даже удлинились. На груди у Ивана

Лаврентьича сверкала новенькая звездочка из красных стекляшек.

Я оправил на себе гимнастерку и подошел к нему.

Он стоял с плотником. Плотник, что-то объясняя, водил аршином по

голой стене. Иван Лаврентьич глядел на него исподлобья и покручивал

свой пышный ус.

– Ладно, делай, - сказал он плотнику.
– Да гляди, чтобы полки как

следует были. Не тяп-ляп!

И повел меня к своему столу.

– Ты что же это, грамотей? - сказал он, разыскивая стул, чтобы

сесть. - Мы тут библиотеку налаживаем, людей не хватает, книг целый

воз, а нет того, чтобы прийти в политотдел да помочь!

Я, ни слова не говоря, засучил рукава и шагнул в угол, заваленный

старыми и новыми книгами. Там уже ворошились два-три бойца.

– Обожди-ка, обожди, - удержал меня Иван Лаврентьич, - тут я

найду кого поставить. А для тебя вот что. Ты ведь техник?

– Техник, - сказал я.

Иван Лаврентьич взял перо и что-то написал на клочке бумаги.

Потом передал записку через стол делопроизводителю:

– В приказ! Сапера Медникова Илью зачислить временно по

политотделу.

– Ну, а теперь давай поговорим. - Иван Лаврентьич опять поискал

свой стул среди толпившихся людей и, не найдя стула, присел на краешек

стола. - Вот что, - сказал он, усевшись.
– В городе есть типография.

Какая она, сам посмотришь. Словом, надо, чтобы газету печатала...

Тут нас среди разговора перебили. Ивана Лаврентьича вызвали к

телефону, и не успел он и от стола отойти, как его со всех сторон

тесно обступили. Начпобриг махнул мне рукой: дескать, кончен разговор.

– Понял, что надо-то? - крикнул он мне уже с другого конца

комнаты.
– Три дня тебе сроку, а на четвертый чтоб выходила газета.

– Есть!

И пустился я исполнять приказание...

Типография в Проскурове была, и рабочие-типографщики уже знали,

что затевается газета. Но в этой типографии, кроме афишек заезжих

актеров да полицейских объявлений, раньше ничего и не печатали.

Первым делом надо было проверить, исправны ли типографские

машины. А как к ним подступиться? Ведь это же все-таки не

водопроводное дело...

Глядел я, глядел в типографии на чугунные колеса, обошел их

кругом. "Вертятся?" - спрашиваю. "Вертятся, - отвечают рабочие, - если

вертеть". - "Ну-ка, - говорю, - крутанем!" Крутанули. Забрякали в

машине вальцы, начала она махать какими-то рогами. Один из рабочих

пустил под вальцы клочок бумаги - бумажка вышла с другого конца машины

наружу, ее поддели рога и положили передо мной. Гляжу - и буквы

отпечатались:

ПРИКАЗ

Послезавтра, во вторник, должны быть доставлены из каждой

деревни, которая получит этот приказ, в германскую местную комендатуру

г. Проскурова 40 взрослых, крепких, среднего роста лошадей, которых

будет осматривать германская военная комиссия...

Печатник взял у меня из рук бумажку и скомкал.

– Держи карман шире, - усмехнулся печатник. - Дядьки наши по

деревням рассудили так, что их благородия германские офицеры и пешком

добегут до границы тут недалече, ноги не отвалятся.

– Значит, не дали? Здорово!

– Да что ж, паны невелики, - сказал печатник, - а лошадям лишнее

беспокойство.

Рабочие расхохотались и сразу заговорили о деле.

– Будет газета, бумаги только давайте. Пудов хоть с десяток для

начала.

Десять пудов бумаги! Да в штабе у нас каждый листок чуть ли не

под расписку выдают... Отправился я на поиски бумаги по городу. Где я

только не побывал, каких только мест не облазил! День бегал, два бегал

– и все никакого проку. Наконец - уже некуда было идти - завернул в

аптеку. Думаю себе: "Аптекари всех в городе знают, может быть, и

посоветуют мне что-нибудь". Вошел. Гляжу, аптекарь лекарство

завертывает и на прилавке у него стопка тонкой розовой бумаги.

Я попросил у него листочек, пощупал. "Не ахти какая бумага, но

под машиной, - думаю себе, - пожалуй, не лопнет, можно печатать". И

тут я разлился перед аптекарем соловьем, начал уговаривать его

уступить бумагу для газеты. Говорю и сам себе удивляюсь, до чего же

ласковые, красивые слова получаются.

Вижу, аптекарь обмяк. Потом почесал в затылке, ушел в другую

комнату - и выволок мне целый тюк бумаги.

"Эге, - думаю, - да этот народ запасливый!" Я еще в одну аптеку

завернул - мне и тут собрали тючок обертки. Словом, "бумажный вопрос"

разрешился лучше и нельзя. Доставил я бумагу в типографию; говорят

мне: краски надо, кистей, керосину - шрифт перемыть. Я опять в город.

А в типографию уже поступили статьи. Иван Лаврентьич написал про

Первый конгресс Коммунистического Интернационала. Весть о том, что в

Москву пробрались делегаты от коммунистических партий разных стран,

восторженно обсуждалась нашими бойцами. Вот смелые люди приехали: им и

блокада нипочем, и фронты. Вот каковы коммунисты!

Важную статью написал предревкома. Он говорил о том, что русские

рабочие помогли украинцам изгнать оккупантов и восстановить на Украине

Советскую власть. Дело чести украинцев - ответить на эту помощь. В

Советской России нет хлеба, там очень трудно живется, а Украина

обильна хлебом.

А вот и статья от комбрига. Озаглавлена: "Учиться!" Теслер