Избранное

в вагон. Да бери, не бойся! Без капсюлей этот багаж не взрывается, а

капсюли - вот они, у меня в кармане. - И я показал ему блестящие

медные, похожие на папиросы трубочки с гремучей ртутью.

Смазчик недоверчиво поглядел на меня, но все-таки перетянул мешок

через борт.

– Вот черт какой! Вот дьявол! - захохотал он, освободившись и

похлопывая ладонью об ладонь. - Тьфу тебя с твоими динамитами...

Залезай сам-то!

Он указал мне на железную лесенку, приклепанную к борту, и я,

взобравшись по ступенькам, спрыгнул внутрь вагона.

– А ты не обижайся на шутку, - сказал смазчик, поддержав меня под

локоть.
– Ишь, серьезный какой!

– Ладно, квиты, - сказал я.
– Давай показывай вашу жестянку.

– Ну вот, гляди...
– Смазчик обвел вагон рукой и посторонился.
–

А пушка-то у нас - видишь?
– Он показал в конец вагона.

Пушка была в чехлах - целая гора под брезентом; виднелись только

колеса да хвост лафета с подбитыми под него бревнами.

Я с любопытством осматривался. В железном вагоне было просторно,

как на палубе. Откидные, коробчатого железа борта для разгрузки угля

были наглухо сбиты по углам крюками и вполне сходили за перила - как

раз под локоть высотой. По длине вагон был чуть разве поменьше

пассажирского.

В вагоне шла уборка. Человек пятнадцать железнодорожников чистили

и выскребали лопатами ржавый пол, перебирали по углам вагона мусор,

какие-то спутанные, порыжевшие пучки проводов, облезлые телефонные

аппараты и оттаскивали в стороны, с прохода, ящики со снарядами. Ящики

лежали в беспорядке, как разваленная поленница.

– Орудие, запас снарядов... Да откуда же это у вас?
– спросил я

наконец смазчика.

– Вот, будто и не знаешь! - Смазчик поглядел на меня искоса и

хитро подмигнул. - Ваши же бойцы отбили у петлюровцев. И платформу

эту, и пушку - все чисто, со всей заправкой... Говорю тебе -

бронепоезд! И часовые при нем от вас все лето стояли.

– Вот оно что... Так пушка, значит, с весны здесь? Верно, верно,

припоминаю, был весной такой случай... Петлюровцы хотели утащить свою

пушку на этой площадке, а наши отбили. Это кавэскадрон наш тогда

отличился... А где пулеметчики?

– Подожди, увидишь... Пойдем пушку смотреть.

Мы стали пробираться вперед. Железнодорожники сторонились с

дороги и отпускали полотенца и веревки, которые они приспособили,

чтобы перетаскивать ящики со снарядами.

Да тут, гляжу, чуть ли не со всех служб собрался народ! И

рабочие-путевики с выгоревшими добела зелеными кантами, и рабочие

службы тяги - у этих кант синий, а движенцы - малиновый кант, и

станционные грузчики в фартуках. А вон и телеграфист с кантами

канареечного цвета и молниями в петлицах. Тоже прибился к артели. Пот

с него градом, а не хочет отстать, ворочает ящики!

У моего провожатого, смазчика, канта нельзя было разобрать.

Тужурка на нем была замасленная, вся в заплатах, и кант на тужурке

обвисал хвостиками копченого цвета.

Но вот и пушка.

Смазчик забежал вперед и, составив вместе каблуки, вытянулся у

колеса пушки, как вытягиваются новобранцы под меркой.

– Вот она, пушка, гляди!

Колесо пушки своим ободом пришлось ему почти вровень с плечами.

Вот так пушка!.. Колесо в человеческий рост! Да и толстое какое,

с дверной косяк толщиной... Это, видно, не трехдюймовая, не то что у

нас на батареях, - покрупнее калибром!

Смазчик с важным видом повернулся ко мне. Отставил ногу и

сплюнул:

– Крепостная, брат, орудия. По крепостям бить. Видал такие?

Признаться, этаких пушек я и не видывал.

А смазчик, шельма, глядит на меня и в глаза смеется: вот, мол,

теперь и ты, хоть и боец Красной Армии, а стоишь столбом. Ничего ведь

не смыслишь в артиллерии!

Я, не отвечая ему, достал табак и стал для виду крутить папиросу.

"Надо, - думаю себе, - перевести разговор на что-нибудь другое,

мне знакомое, например на динамит".

Но тут кстати подошли несколько железнодорожников - они уже,

видно, закончили приборку.

– Ты что это опять брешешь, Васюк? - лениво сказал рослый

железнодорожник с синим кантом на обшлагах. Он присел на лафет.

– Заладила кукушка про ястреба - крепостная да крепостная... -

усмехнулся другой.

– А если эта орудия осадного действия или, например, для дальнего

боя?
– сказал третий.

Все подтрунивали над смазчиком. Разгорелся спор. И тут я увидел,

что железнодорожники, да и сам смазчик, тоже ничего не понимают в

пушке.

"Вот так, - думаю, - бравый народ собрался! Кто же стрелять-то

будет?"

Я пошел от них в сторону и вдруг поскользнулся о что-то круглое,

какой-то бочонок. Гляжу, а это снаряд. Возле борта, накрытые

брезентом, лежат приготовленные снаряды.

Я сразу присел, чтобы измерить снаряд.

Ни аршина, ни фута у меня под руками не было, и я пустил в дело

саперную мерку. Сапер весь из мерок состоит: руки, ноги, пальцы - у

него не руки, не ноги, не пальцы, а меры длины. Ступня в

красноармейском сапоге - фут, шаг или вытянутая рука - аршин, а пальцы

– дюймы и вершки. У сапера заранее все вымерено. Мало ли при постройке

моста или блиндажа случится: сломаешь или обронишь раскладной аршин -

не бежать же в обоз за новым!

Я приложил к задку снаряда мизинец - средним суставом. Средний

сустав мизинца - дюйм. Шесть суставов - шесть дюймов. Вот он какой

калибр - шестидюймовое орудие!