Избранное

пожары. Это неприятельские снаряды, взрываясь, поджигали в разных

концах города деревянные и камышовые крыши. Быстро клубясь в

прохладном утреннем воздухе, дым черными завесами застилал город.

Станция тоже уже была под обстрелом. Со звоном рвались в воздухе

шрапнели, обдавая перрон градом пуль. Завывая, как сирены,

проваливались куда-то за вокзал гранаты, и слышно было, как там,

сзади, рушились здания и осыпались стекла.

Стоять дальше у перрона стало невозможно, и командир приказал

передвинуть поезд. Теперь мы стояли на какой-то поросшей травой

подъездной ветке, вдоль которой высились похожие на веретена

украинские тополя. В этом случайном и малонадежном укрытии команда

бронепоезда проходила учение и боевую практику...

Не знаю, какие успехи делали в своем вагоне пулеметчики, только

за них, видно, командир был спокоен: он побывал там всего один раз и

больше уже не ходил. Но у нас в вагоне дело не клеилось. Из всех

пятерых наших "артиллеристов", отобранных командиром, только один

каменотес и разбирался в пушке - остальные ведь впервые очутились

перед этой махиной. А тут еще и времени в обрез, и этот гнетущий

свист, и грохот обстрела...

Богуш выходил из себя.

– Замковый! - кричал он, топая ногами.
– Где у вас стопор курка?

Опять не в боевом положении? Третий номер... да ты, стриженая голова,

ты третий номер! - вдалбливал он совсем ошалевшему племяннику

каменотеса. - Как подаешь снаряд? Где правая рука у тебя, где левая?

Сено-солому к рукам привяжу!.. Четвертый номер! Пятый!

Пятым был матрос. Он уже начинал злиться и отвечал Богушу

петушиным голосом: "Так точно-с! Никак нет-с!"

– Ну знаете, товарищи... - сказал наконец Богуш. Он отошел,

достал платок и дрожащей рукой обтер шею и лоб. - Я, конечно, поведу

вас в бой, но только имейте в виду...

Он вдруг выбежал на середину вагона, топнул ногой и начал сыпать

без передышки:

– Орудие к бою! По краю деревни! Шрапнелью... Заряд номер два!

Отражатель ноль! Угломер двадцать семь - семьдесят! Наводить на

колокольню! Прицел сто!.. Трубка девять-девять!..

Он сунул руки за спину и с усмешкой посмотрел на одного, на

другого.

– Слышали артиллерийскую команду? Поняли?

Все молчали, оглушенные потоком незнакомых слов, и только

растерянно переглядывались.

– Поняли. А чего ж тут не понять? - осклабясь проговорил

каменотес. Он во всем поддакивал командиру.

– Ни черта не поняли! - сказал матрос и злобно сплюнул. - На

позицию надо выходить. Нечего тут канителиться. С отражателем или без

отражателя, а надо белых бить...

– Правильно, - сказал я.

Богуш обернулся:

– Что-с?

– Я говорю, что самое правильное...

– А я вас не спрашиваю!

Лицо его вдруг покрылось краской.

– Дисциплины не знаете...
– заговорил он, понижая голос, чтобы не

услышали другие.
– Политотдельщик... стыдно!

Вдруг он уставился на мой мешок:

– А это что такое?

Я объяснил:

– Подрывное имущество.

– То есть что значит - подрывное имущество? Динамит?

– Есть и динамит, - сказал я.

– Так вы что же!.. - вдруг закричал он, обернувшись к

артиллеристам. - Вы нас всех в воздух пустить хотите?.. Шальная пуля,

осколок - и кончено?! Всему поезду конец!

Артиллеристы нахмурились, глядели на меня исподлобья.

Тьфу ты черт!.. Меня даже в пот ударило. Динамит ведь и вправду

может от пули взорваться, такое проклятое вещество. Как у меня это из

головы вылетело.

Я топтался, передвигая мешок с места на место, не зная, куда его

упрятать.

– В задний вагон!
– коротко распорядился Богуш.

Он подозвал матроса:

– А вы поможете ему нести.

Мы с матросом спустились на землю.

Я кинул в досаде мешок.

– Вот черт!.. Дураком, олухом каким-то меня выставил - перед всей

командой!

Матрос ничего не ответил и взял мешок за ушко.

Я подхватил мешок с другой стороны, и мы зашагали с матросом в

ногу.

– Он и нас всех дураками выставляет, - сказал матрос как бы про

себя.
– Сам-то не слишком ли умен... Ну посмотрим!

В молчании прошли мы мимо красных колес паровоза, будки с

подножкой, зеленого тендера. А вот за паровозом и зеленый вагон, без

дверей, без окон, глухой, как шкатулка. Из бойницы глядит пулемет.

– Впустите-ка, товарищи!
– крикнул я в бойницу.
– Где тут вход у

вас?

В бойнице, за пулеметом, мелькнула нога в сапоге, потом в

отверстии показались нос и прищуренный глаз.

– Чего надо? Пароль!

Но не успел я ответить, как звякнули буфера, и вагон поехал мимо

меня. Поезд тронулся. С глухим рокотом паровоз выбросил тучу дыма и

прибавил ходу.

– Стой! Машинист! Остановись!

Я бежал рядом с вагоном, уцепившись за край бойницы. Кричал и

матрос, но машинист нас не слышал.

– Прыгай на буфера, живо, эй!..
– закричали из бойницы.

Мы с матросом рванулись вперед, обогнали броневой вагон и

забросили мешок на буфер. Придерживая мешок рукой, я вскочил на буфера

сам и стал обшаривать стену вагона. Беда - на броневой стене не за что

и уцепиться... Но тут неожиданно открылась потайная дверца, и

несколько дружных рук втянули меня вместе с мешком внутрь вагона.

– Федорчук, залезай! - крикнул я. Поискал глазами матроса, а он

вон уже где: бежит чуть ли не впереди поезда! - Ну, ну, цепляйся за

лесенку, не промахнись...
– Гоп, ловко прыгнул к артиллеристам!