Избранное

придорожную канаву, телеграфные столбы.

Бабахнуло. Стегануло воздухом. И, гудя, как большие шмели,

полетели в сторону куски рельсов. Завизжали, разлетаясь, камешки.

Следом за первым взрывом грянул второй.

– Пошли, - сказал я матросу и двинулся к станции.

– А как оно вышло, поглядеть бы...
– шепнул матрос.

– Чего же глядеть. Рвануло - значит, все в порядке.

Но матрос не успокоился, пока не сбегал к стрелке.

– Чистая работа, - сказал он, нагоняя меня. - Здорово

разворотило, а концы у рельсов в шишках, будто автогеном резаны...

"Та-та-та-та-та-та-а..." - вдруг ударил откуда-то сбоку, мигая в

темноте, пулемет.

Прямо под ногами у нас защелкали по камешкам пули.

Мы отскочили в сторону и залегли.

– Ишь, дьяволы, совсем к станции подобрались, - сказал матрос.

Стрельба утихла.

– Не замочило?
– пошутил я.

– Да нет, сухой пока, - рассмеялся матрос.

– Ну пошли выходную стрелку взрывать. Только сначала надо вывести

со станции наш поезд.

Мы вернулись к бронепоезду. Подходим к вагону, глядим - фонарь не

погашен. Как стоял, так и стоит. Хоть на полу он, внутри вагона, а

свет виден за несколько шагов. Того и жди, заметит противник.

Я поднялся по лесенке, смотрю - ребята, забыв всякие

предосторожности, пустили из фонаря полный свет и даже мешок с него

сбросили. А сами вглядываются в темноту, поджидая нас.

– Вот так полыхнуло, а? - вскричал смазчик.
– Я и вас обоих там

увидел. Ребята, чудаки, не верят, а вот, ей-богу, видел!

Старик сидел на полу и задумчиво рассматривал свою калошу,

колупая ногтем дырки.

– Гасите фонарь, - сказал я, - да ложитесь. Чего же вы противнику

светите?

Смазчик прикрыл фонарь мешком. А Малюга встал, поддел босой ногой

калошу и поволочил ее за собой к борту.

– Ну как там?
– спросил он, не глядя на меня.
– Получилось?

– Отчего же, - говорю, - не получиться? Не в первый раз... Гасите

свет.

И я спустился, чтобы идти к паровозу.

А Малюга, слышу, не отступается.

– Ты где, моряк?
– тихо сказал он в темноту.

– Ну?
– отозвался снизу матрос.

– Как оно там у вас получилось?

– А так, как по орехам обухом, - сказал матрос.
– В яичницу.

– Это рельсы-то?

– Были, дядя, рельсы. А теперь свободный проход для пешего

хождения. Ложись давай. Сейчас поедем в другой конец станции рельсы

бить.

Малюга погасил фонарь. В вагоне затихло.

Мы с матросом вскочили на подножку паровоза.

В будке у машиниста горела на полу масляная коптилка. Тут же

грудой были свалены разбитые в бою медные паровозные фонари.

– Давайте-ка задний ход.

– А куда маршрут?
– справился машинист.

– Маршрут, - говорю, - за выходную стрелку, в поле.

Машинист помолчал. Потом без расспросов тронул рычаг. Мы поехали.

– А коптилку погасить бы надо, - сказал я машинисту. -

Петлюровские гадины заметят огонь - из пулеметов саданут. Они близко,

перед самой станцией.

– То есть как же это мне работать впотьмах, товарищ?

Машинист отнял руки от рычага, развел ими и опять схватился за

рычаг.

– Я не могу без огня видеть, а вы пулеметами грозитесь!

– А все-таки, - говорю, - попробуйте без огня.

Тут машинист буркнул слово кочегару. Тот схватил тряпку и хлопнул

ею по коптилке. Огонек погас.

Колеса выстукивали дробь на стрелках, поскрипывали на крутых

переходах. Наконец покатились плавно.

– Проехали выходную, - сказал машинист.

– Ладно. Придержите ход.

Он дал тормоз. Матрос спрыгнул, я за ним. Мы подождали, пока

бронепоезд отойдет саженей на полтораста - двести, и взорвали вторую

стрелку, выходную.

Теперь станция была закрыта для врага. Чтобы подогнать поезда с

войсками, ему придется сначала починить путь и поставить новые

стрелки. Пехоту они, конечно, сумеют выгрузить и в поле - солдату

спрыгнуть из вагона недолго, - ну а с лошадьми да с пушками в поле

лучше и не начинать выгрузку. Перед Проскуровом все насыпи, да еще

немалые: пойдут кувыркаться их пушки в канавы!

Правда, починить стрелки не очень большая работа. За полдня с

этим делом можно справиться, если под руками есть запасные крестовины,

перо и рельсы. Но пойди-ка найди сейчас в Проскурове этот материал!

Железнодорожники еще днем получили распоряжение тяжелые части закопать

в землю, а мелочь - гайки, болты, костыли и прочее - разбросать возле

станции в траве.

x x x

Ровно через час после получения приказа я донес командиру

бригады, что стрелки взорваны, а бронепоезд благополучно отошел в тыл,

в указанное для ночлега место.

Мы с бронепоездом остановились на первом за Проскуровом разъезде.

Здесь и была назначена нам ночевка, а комбриг со штабом расположился

неподалеку от полустанка в деревне.

В темноте ночи поскрипывали обозы, разъезжаясь по проселочным

дорогам. Иногда где-то совсем вблизи бренчали катившие мимо

артиллерийские повозки со снарядами или доносилась глухая дробь копыт,

когда мчались по проселку верховые. Но ничего этого я не видел: небо

было обложено тучами - ни звезд, ни луны. Только из приказа я знал,

что все это разноголосое движение направлено к единой цели, к позиции,

и совершается по строгому плану - для предстоящего нам утром боя.

Новая позиция была впереди, близ Проскурова, и сейчас там окапывалась