Избранные письма. Том 2
Шрифт:
Прозаический Каншина, конечно, никак не для сцены. На днях примусь за другие переводы.
Надо Вам сказать, что я очень увлечен (поскольку еще могу) постановкой «Антония и Клеопатры». Если бы, конечно, удалось добиться того, как я это представляю.
Опоздали! Всего несколько лет назад — с Василием Ивановичем![1282] Теперь же я бы боялся ему предложить. Это не роль, а ураган.
Ну, подробнее обо всем этом при свидании!
Я думал уже в конце июня встретиться в Москве и с Вами, и с Дмитриевым, и с режиссером (кто?), но вот Храпченко все еще уговаривает меня выждать.
Крепко жму Вашу руку.
Вл. Немирович-Данченко
{543} 595.
2 июня 1942 г. Тбилиси
2/VI 1942
Милая Ольга Сергеевна!
Вот хорошая «оказия», но пишу коротко. Написал Дмитриеву, Виленкину, Среде, дал переписать большое послание Ивану Михайловичу о репертуаре, к телеграмме моей «комментарии письмом». В долгу еще останусь перед Ольгой Евсеевной[1284]. Да не успел закончить Хмелеву соображения по поводу его доклада Храпченко. Хочется сказать подробно и о «художественности»: потолок — только первый сорт, минимальное дублерство второстепенных исполнителей и пр. и пр.; и об «имени Горького»: высшая литература; и об «академическом»: монументальность, и, наконец, «орденов Ленина и Трудового Красного Знамени»: политической ответственности. Это все на вопрос Хмелева: «что такое Художественный театр».
И все это очень трудно. А у нас хотят, чтоб было легко. Вот с этим хотением и покатится театр вниз.
… Что «Вишневый сад» откладывается — это очень хорошо… для «Вишневого сада». Что публика не хочет слушать Чехова, — простите, не верю. Значит, не так подается Чехов, как надо. Может быть, сразу, с открытия занавеса, не так. Что-то неуловимое, но чрезвычайно важное, что-то цементирующее все отличные актерские силы, что-то, что составляет воздух, напоенный ароматом — и от актеров, и от декорации, и от поворота, и от веры, — вот это что-то улетучивается, и баста! Не дойдет ничего, кроме комического… Виноват театр, а не публика… Когда дух поэзии отлетает от кулис, от администрации, от выходов на сцену, — отлетит и от спектакля.
В былое время я, представитель Товарищества, сугубо заинтересованный материально, в таких случаях, когда пьеса, дело начинало ремесленно (хотя и мастерски) забалтываться, вдруг объявлял: не играть по понедельникам и вторникам. Попробуй-ка теперь — чем кончится? Просто начнутся усиленные халтуры по понедельникам и вторникам…
Начинаю думать (да и «планировать»), что Художественный театр может быть спасен составлением нового, очень сжатого, товарищества, труппой, настроенной жречески, в количестве {544} 40 – 50 человек всего, играющей спектаклей вдвое меньше. Хорошо бы, если бы этого можно было добиться в этом самом театре, каков он сейчас, государство в государстве…
Много я этим занят…
… Очень работаю над школой. Оттуда придут молодые силы[1285].
Я готов завидовать едущим к вам.
Ваш Вл. Н.-Д.
596. И. М. Москвину[1286]
4 июня 1942 г. Тбилиси
4 июня 42
Тбилиси
Милый Иван Михайлович!
Посылаю тебе письмо, каким оно было до телеграммы Хмелева с запросом о репертуаре[1287]. Я перечитал и ничего не меняю.
Я — о репертуаре будущего года. Не знаю, насколько целесообразно писать мне отсюда издали, не зная ваших мыслей, настроений, расчетов… Но я все-таки решил изложить мои мысли. Изложить пока хотя бы одному тебе. Найдешь нужным — сообщишь Хмелеву ли, Совету, Калишьяну, Калужскому, а найдешь несвоевременным — воздержишься…
Ольга
Сергеевна писала мне, что у вас колеблются в выборе Островского из трех его пьес: «Мудрец», «Волки и овцы» и «Лес».Я много думал.
У меня на первом месте «Лес». Даже вне всяких сравнений. Я уже писал, что эта чудесная вещь ждет реставрации, что ее ужасающе испортили последние постановки и в Малом театре и у ленинградцев.
Ты, кажется, возражаешь, не видя исполнителей. Я их вижу.
Несчастливцев — и Качалов и Ливанов. Первый возьмет своими прекрасными данными, т. е. голосом, дикцией, пафосом да и найдет для себя какие-то характерности. Да, ему трудно быть трагиком Керчи и Вологды прошлого века — Николаем Хоисанфовичем Рыбаковым, он будет несколько европеизированный, {545} двадцатого века. Но в конце концов отлично подаст весь внутренний романтизм образа.
Ливанова я сначала было не принял — молод и не бас. Но беру назад эти опасения. Если у него будет неполноценно то «нутро», на котором зиждилось искусство Рыбаковых, то в великолепных образах может получиться характерность, эпоха. Он мастер на выдумку образа, сначала увлечется куда-то в сторону, но постепенно, с хорошим на нею влиянием, найдет гармонию, как это произошло с Соленым. И даже по части «нутра» — найдет что-то в своей горячности, громогласности, может даже дойти до «слезы».
Нет, верю в Ливанова.
Гурмыжская — Книппер. Не Шевченко. Здесь, в Тбилиси, когда я репетировал с нашими «Мудреца», я начал наблюдать в Ольге Леонардовне что-то новое, чего от нее нельзя было добиться годами. В смысле настоящей простоты и настоящей серьезности — не Шевченко, потому что это будет купчиха, а не барыня. И, кажется, Ольга Леонардовна мечтает всерьез о Гурмыжской. Хорошо бы ей сыграть эту роль.
В последние годы пошла в ход тенденция играть Гурмыжскую барыней институтского воспитания. Это наполовину испортило всю постановку. И у Яблочкиной и в особенности у Мичуриной. Получилась какая-то французская легкая комедия. Что помогло и общему, в последнее время, уклону оводевиления Островского — легко, весело, хорошо поданы словечки. Положения доведены до фарса, а тяжелая невежественность, гнет сильных над слабыми, глубокая сатира, «лес», трущоба — все это исчезает в чистейшем фарсе!
Буланов — Белокуров. Оч. хор.
Аксюша — трудно. Из молодежи не найти. Гошева мелка. («Ты взойдешь на сцену королевой»!) — Степанова. Может добраться до отличного исполнения. Вижу.
Восмибратов — Блинников: «лес». (Тарханов откажется?)
Петр — из молодежи.
Улита — Елина. (Или Дементьева, или Георгиевская.)
Бодаев, Милонов — отличные Свободин, Петкер (Кедров). Кедрова ставлю в скобках — см. ниже.
{546} Остается то, что, вероятно, тебя особенно смущало: Аркашка.
У меня первый кандидат (соберися с силами, не вскрикивай!) Прудкин.
Вот поди ж ты! Вижу его да и только. Да еще как вижу! Рождением нового актера.
Подошел я к этому так: Аркашка был любовником. Первый исполнитель Аркашки (я его еще застал) — Шумский. А Шумский — Жадов, Кречинский и пр. и пр. Потом вспомнил, что у нашего «любовника» Прудкина тоже склонность к комикам — «Воскресение», «Таланты». И вижу его пугающим Улиту чертями…