Избранные произведения. Том 3

Аристарх осознал себя сидящим в кресле, тряхнул головой, окончательно приходя в себя. Сеанс включения в общее поле парасвязи, соединяющее всех интрасенсов, закончился. Теперь математик мог в любой момент воспользоваться интеллектуальным потенциалом товарищей или попросить помощи, зная, что она придет вовремя. Правда, случалось это редко, интрасенсы в силу развитого индивидуализма прибегали к «общей волне» с неохотой. И все же бывали моменты, когда требовалось привлечь внимание всей «экстра-популяции», особенно если дело касалось безопасности существования или принятия какого-то важного решения.

Железовский принял тадасану — позу горы, способствующую концентрации покоя, и в течение нескольких минут дышал по особой системе, добиваясь предельной ясности сознания. Этот прием входил в комплекс психофизической тренировки, направленной на изменение психики за счет предельно высоких степеней концентрации внимания, и Аристарх пользовался им каждый день. Он с гордостью в душе произносил, что сам создал себя — от мускульного каркаса до интеллектуального наполнения, и был прав; интрасенсорные способности развились в нем во многом благодаря целеустремленности, терпению и колоссальной сосредоточенности на решении поставленных задач. В иерархии характеров Железовский был лидером, если не вдохновителем, то лидером-исполнителем и, обладая огромной работоспособностью, считал, что не должен отвлекаться ни на какие уводящие в сторону желания, в том числе и чувства. Именно поэтому он «задавил» в себе интерес к Забаве Бояновой, не дав разгореться костру любви в самом начале, возведя в ранг закона свою знаменитую формулу «трех эс»: самоанализ, самоконтроль, самосовершенствование. О том, что он теряет при этом, Аристарх со свойственным ему максимализмом не думал. Со своими друзьями он шутил, что в его роду не было Тура — славянского бога сладострастия, зато был Световид — бог солнца и войны…

Кто-то позвал его.

Железовский поймал импульс: слепящий просверк снега под алмазным лучом солнца — и ответил порывом ветра с запахом ландыша, что означало: «все нормально». Звала Забава. Привычно погасив встречный порыв души (в голове потом долго звенела печальная нота), Аристарх закончил туалет и принялся колдовать с аппаратурой, встроенной в стены квартиры. У него был установлен большой инк типа «эксперт» по имени Дервиш, с которым он мог заниматься математическими расчетами почти любой степени сложности. Кроме того, инк исполнял обязанности «домового», что для него было несложно. Включив диалог, Железовский с неприятным удивлением узнал, что в памяти компа кто-то жестоко покопался: Дервиш был буквально выпотрошен, утратив способности к анализу и вообще к связному разговору. Пришлось заняться лечением, и прошло достаточно много времени, прежде чем инк заговорил и сообщил приметы того, кто работал с ним в отсутствие хозяина.

Хмыкнув, Аристарх посидел в гостиной, потягивая тоник, поздравил себя с тем, что догадался поставить блокер-контроль на глубокой памяти инка, не позволивший агрессору стереть память компа полностью, и снова надвинул эмкан на лоб. Хотелось записать все, чему он стал свидетелем во время своего путешествия в систему орилоунского метро,вернее вылазки, потому что математик, по сути, не был нигде! Кроме трансфера, разумеется, куда раздельно вывел всю четверку шаламовский «эскалатор».

Железовский невольно глянул на нишу шкафа в стене, за стеклом которой подмигивал свернутый в нечто черное кокон «эскалатора».

Входили в кокон (как в столб нагретого воздуха) по очереди, и точно так же по очереди выходили в зале трансфера. Тогда они еще не знали, что каждый видит этот зал по-своему. Железовскому он явился в виде многогранника, каждая грань которого представляла собой икону в серебряном или золотом окладе.«Бред сивой кобылы!»- подумалось ему.Откуда здесь иконы?! И тотчас же помещение превратилось в перламутровую чашу, окруженную тающими в оранжево-желтом мареве сложными конструкциями — так прореагировала техника зала на фантазию математика,подсознательно пытавшегося представить чужую техническую организацию этого места.

Из всех четверых первым разобрался в чудесах орилоунского трансфера — по сути, распределителя линий метро- Мальгин, который видел колебания остальных (он был единственным, кто видел всех сразу) и ушел не останавливаясь. Железовский же решил задержаться в зале, где всласть наигрался новой для него игрушкой, загоняв местную интеллектронику до «седьмого пота», и смог-таки определить принципы работы трансфера, сложнейшей пространственной машины, действующей на основе еще не известных земной науке законов физики, создающей так называемую Булгаковскую метрику — удивительное многообразие взаимодействий пространств с разным количеством измерений.

Для проверки выводов Железовский сделал два челночных выхода из трансфера: сначала в центр Галактики, где был выращен один из орилоунов, затем «за тридевять земель», то есть куда-то в такую область метагалактического домена, откуда ячеистая структура Метагалактики была видна с потрясающей четкостью. Потом, обнаружив, что времени прошло гораздо больше, чем он думал, Аристарх решил вернуться и вышел из «эскалатора» на «складе» управления, откуда и позвонил комиссару, чтобы уладить начавшийся конфликт…

Проголодавшись, Железовский вспомнил о своих обязанностях математика ИВК, испытал укол совести, но со звонком начальству решил повременить: хотелось закончить расчеты, которые он начал по заданию Бояновой, поработать над задачей многократного дублирования личности. Хотелось также встретить Шаламова и сообщить Мальгину, что бывший спасатель — на Земле. Хотелось многого, однако Аристарх еще не умел раздваиваться, как Майкл Лондон, и делать сразу несколько дел, приходилось выбирать. Зато грех было жаловаться на неинтересную жизнь.

Звонок личного видео, код которого знали только очень близкие друзья, застал математика в позе отдыхающего. Звонил Заремба.

— А вот перед вами фигура «Зевающий Геракл»! — провозгласил нейрохирург вместо приветствия, словно обращаясь к невидимой аудитории. — Как видите, скульптор приложил немало усилий, чтобы выделить рельеф фигуры, особенно в области тазобедренного сустава…

— Шалопай, — добродушно прервал Ивана Железовский. — Ты не меняешься. Что случилось? Ты какой-то встрепанный.

— Неужели заметно? Понимаешь, тут у нас побывал Шаламов, по-моему, искал встречи с Климом, а поскольку того не оказалось, побеседовал со мной… врезав напоследок по кумполу. Нет-нет, не физически, — поспешил добавить Заремба, видя, что глаза друга становятся круглыми, — суггестивно, взглядом. Хотя нокаут натуральный. Слава богу, «сын сумерек» был в благодушном настроении и не стремился отправить меня в объятия Морфея надолго, я пролежал всего три с половиной часа и почти все запомнил.

— «Сын сумерек»?

— Так Шаламова назвали безопасники, мне об этом на ухо шепнул один приятель-безопасник.

— А с чего он вспылил?- помедлив, спросил Железовский.- Ни с того ни с сего нанес пси-удар…

Заремба пожал плечами.Этот жест,как и руки в карманах, был его «фирменным» и мог выражать что угодно.

— По-моему, я неосторожно брякнул какую-то фразу о Купаве, не помню, что именно, но в связи с Мальгиным. Вот Даниил и взбеленился. Ну а ты где был? — В глазах молодого нейрохирурга загорелся жадный интерес. — Говорят, вы нашли-таки вход в орилоунское метро. Расскажи, а?