Избранные труды. Теория и история культуры
Шрифт:
1040
тернатива. Она состоит в том, что «Я» и «Мы» по-прежнему неразрывны по своей природе, и, хочешь не хочешь, исходить приходится из их взаимоопосредованности. Тогда открытие, пришедшее в конце XX в., состоит не в их абсолютном разрыве, а в обнаружении трагического характера их связи. В конце XX в. все виды связи, общности действительно оказались настолько скомпрометированы, а человек стал чувствовать себя настолько им неадекватным, внеположенным, покинутым, что и в ретроспекции культуры возник образ индивида, который, себя в ней реализуя, должен был в то же время в ней себя и уничтожать. Если же разрыв «Я» и «Мы» реален, но не абсолютен, если он не посягает на самою онтологию общества и культуры, а вместо этого «лишь» небывало глубоко раскрывает трагическую диалектику, оказавшуюся в них потенциально заложенной, то он становится критикой исторической действительности, какой
Соотношение этих двух перспектив раскрывается как соотношение расхожего постмодерна, с его самодовольно ироничной констатацией торжества энтропии над структурой, «шума» над «сигналом» — и редких, стоящих одиноко явлений трагически честного признания этого торжества и такого же его переживания. Оппозиция эта производна от другой, более глубокой, фундаментальной противоположности: сохранения диалектики человека и общества, ответственности личности за бытие рода в качестве нормкультуры — или утраты этой связи и этой ответственности, утраты нормы.Обе перспективы опосредуют друг друга, сливаются и расходятся. Их соотношение и его дальнейшая судьба составляют проблему постмодерна.
У фильма Гринауэя три финала. Финала, но не конца. «Слово "Конец", — заметила одна из журналисток в беседе с режиссером, — у вас никогда не появляется на экране». «Да, — ответил Гри-науэй, — Я предпочитаю многоточие» 27. О первом финале — кадре с мертвым Крэклайтом и портретом Ньютона на банкноте— мы говорили выше. Но есть и другой. Жена Крэклайта беременна.
1041
При этом мы знаем, что отец ее будущего ребенка сам архитектор, которого этот ребенок призван как бы продлить в грядущую жизнь. Сцена зачатия открывает фильм, играет роль эпиграфа к основному сюжету и задает его контрапункт: сцена происходит в поезде на фоне открытого окна вагона, за которым проплывают исторические итальянско-римские пейзажи. Прямо на вернисаже, посреди произносимой ею чужой речи миссис Крэклайт, которая уже не миссис Крэклайт, а воплощение измены ему, его делу и его миру, наступают роды. Мы слышим первый крик здорового ребенка — крик будущего, раздающийся в царстве сегодняшней и вчерашней фальши и безобразия. Но фильм не прекращается и на этом. В одном из эпизодов на несколько секунд появляется странный мальчик в белой одежде, драпирующей тело, в какой ходили дети в Древнем Риме, и неожиданно, без фабульной мотивировки, дарит Крэклайту волчок. В третьем, последнем, финале на экране только этот волчок. Он вертится, вертится, кренится, выпрямляется, снова кренится и падает, но, кто знает, может быть для того только, чтобы выпрямиться в очередной раз.
Проблема постмодерна, в фильме и за его пределами, остается открытой. Наше дело было привлечь внимание к тому, что она есть.
Примечания
1Кюнг Ганс.Религия на переломе времен (тринадцатьтезисов)//ArborMundi. Мировое древо. 1993. № 2. С. 70.
2В настоящей публикации использовано издание: HorkheimerM.,AdornoTh.W.Dialektik dcr Aufklarung. Philosophische Fragmente. Leipzig: Reclam, 1989.
3Harvey D.The Condition of Postmodernity. Cambridge MA, Oxford UK. 1990. P. 13.
4ФукоМ.В кн.: The Foucault Reader, ed. P. Rabinov. Harmondsworth, 1984. P. XIII.
5Цит, no: Harvey D.Op. cit. P. 9 (см. прим. З).
6Glucksmann.La Betise. P., 1985. Критический разбор проблемы см. в рецензии: Бибихин В.Кризис анти-идеологи и // Новый круг. 1992. С. 299—303.
7Такого рода реакция суммирована в материалах сборника, подготовленного
первыми издателями романа: Saggi su «II Nome della Rosa». A cura di Renato Giovanolli. Milano: Bompiani, 1985.8Someone «s got to win in the human race. If it isn't you then it has to be me (Кто-то обязан выиграть в людской гонке. Если победителем не станешь ты, им должен буду стать я.) Ср. в другом шлягере из того же фильма: Running here and running there. Keep on moving, sonny, don't be spared! (Живей туда, живей сюда. Давай, давай, сынок. Не думай, что дадут передохнуть.)
9HarveyD.Op. cit. P. 7.
10D'Souza D., Mac NeilR.The Big Chill // Berman P.,ed. Debating P.C. The Controversy over Political Correctness on College Campuses. Ту же мысль иллюстрируют и многочисленные другие материалы этой книги — см. с. 30,173, 259 и др.
1042
и CalabreseО.L'eta neobarocca. Roma— Bari. 1987. Весьма существен также комментарий к этой книге Н.В. Кисловой. Эпоха необарокко//Дизайн на Западе. М., 1992. С 7-17.
12AppignanesiR.,GarrattCh.Postmodernism for Beginners, 1995.
13Артамонова Н.С.Возвращаясь к азам // Вопросы философии. 1993, № 3. С. 17-22.
• 4Art. Marz. 1995. № 3.
15Rorty R.Contingency, Irony and Solidarity. Cambridge, 1989. P. XVI.
16Ciment M.Peter Greenaway et les arts visuels // (N)ombres. Baroque et modemite. Le Mans, 1994.
17Faita S.Dalla pittura al video: «A TV Dante» di Peter Greenaway e Tom Phillips // Critica d'arte. Rivista trimestrale. 1995. № 3.
18Ciment M.Op. cit. P. 83.
19Из беседы режиссера с ведущим Би-би-си Зиновием Зииком // Коммерсант. ЗОапр. 1994.
20Приводимые цитаты здесь и в дальнейшем представляют собой записи, сделанные с экрана во время просмотров.
21Гринауэй П.Правила игры. Беседу ведет Аньес Бертэн-Скайе // Искусство кино. 1994. №2. С. 32.
22На это сопоставление первым обратил внимание М. Симан в цитированной выше статье (см. прим. 16).
23Гринауэй П.Указ. интервью (см. прим. 21). С. 32.
24Там же. С. 26.
25Там же. С. 23.
26Рорти Р.Указ. соч. (см. прим. 15).
27Гринауэй П.Указ. интервью (см. прим. 21). С. 24.
Булат Окуджава и три эпохи культуры XX в.: проблема «мы»*
Поколение Булата Окуджавы пережило три исторические эпохи: межвоенные 20-е и 30-е годы; 60-е со своим эпилогом в 70-х и частью даже в 80-х — эпилогом, который их и продолжал, и уничтожал одновременно, и одно-два заключительных десятилетия XX века. При этом важно подчеркнуть обстоятельство, часто упускаемое из виду: при всех национальных особенностях то были эпохи общемировой (или, во всяком случае, общеевропейской) истории; явления каждой из них, в том числе и российские, имеют международный контекст и вне его остаются не до конца понятными или предстают в искаженном свете. Каждая из этих эпох обладала своим особенным историческим смыслом, каждая характеризуется своей цивилизацией, своим общественно-философским умонастроением, своей человеческой атмосферой, тоном повседневной жизни, колоритом материально-пространственной среды. Попытаемся несколькими мазками вызвать в памяти самый общий облик каждой из них.
20-е и — для поколения, о котором идет речь, — несравненно более живые и важные 30-е. Ленинско-сталинский социализм, пятилетки и трудовой энтузиазм, пионерские сборы и комсомольские собрания, аскетический быт, общая вера в поступательное движение истории к лучшему и в то, что ценность человека определяется его деятельностью ради торжества этого «лучшего»; ложащиеся на все это густые и кровоточащие лубянско-колым-ские тени как бы существуют, но как бы и несущественны: «Там,
* Текст настоящего доклада был выправлен и сдан в печать до появления книги: Окуджава Б.Ш.Стихотворения. СПб.: Академический проект, 2001 (Новая библиотека поэта), которая вносит существенные уточнения в наше представление о творчестве Булата Шалвовича. Прошу читателя иметь это в виду.