Изгои. Роман о беглых олигархах
Шрифт:
– Замкнутый круг, – авторитетно подвел черту Ванечка и предложил за что-то выпить.
Илья и Феликс с интересом вслушивались в эту беседу. Оба, казалось, даже перестали дышать. Когда за соседним столом эйфория пошла на убыль и тон компанейской беседы заметно понизился, Любитель Сигар, недолго думая, двинул Илью по ноге:
– Ты это слышал?!
– Еще бы!
– Что думаешь?
– Думаю, таких совпадений не бывает. Надо брать быка за вымя.
– А и я в такие совпадения не верю. Они заставляют меня вспоминать, что жизнь несовершенна и тупа. Это помимо моей обычной подозрительности, которая сейчас отчего-то себя не проявляет, – Любитель Сигар пристально поглядел в сторону невесть откуда появившейся творческой группы. – Что-то чувствую, а что – непонятно.
– Коньяк обостряет ощущения. Не хочешь, так и черт с ними, мы и так хорошо сидим, – Илья пожал плечами. – С виду типичные киношники.
Феликс
– Ладно. Пойдем, познакомимся с соотечественниками.
…Спустя полчаса любой, кто со стороны посмотрел бы на этих шестерых, подумал бы: «Вот сидит дружная компания старых друзей». Ванечка, даром что молодой, быстро уразумел, что эти двое Журденов [17] дьявольски богаты и при этом простаки в том, что касается творческого процесса. Наивны словно дети и, похоже, за деньгами не постоят.
17
Мсье Журден, главный герой комедии Мольера «Мещанин во дворянстве».
Ванечка был нулем. Вернее, не вполне себе нулем «без палочки», а так, начинающим нулем. Окончив институт кинематографии, золотой малыш Ванечка, сын генерала МЧС и мамы – префекта одной из столичных управ, готов был ринуться в большой кинематограф, но кинематограф не спешил отвечать взаимностью. Сняв парочку сериалов для телевидения, Ванечка удовлетворения не получил, а будучи человеком тонким, вдруг затосковал от того, что понял – он лишь один из многих, алчущих славы и признания. Однако стоять при этом в длинной очереди на Олимп Ванечка категорически не хотел. Он прекрасно знал – ему рассказывали об этом на лекциях, – что все великие режиссеры стали таковыми не сразу, а уже в зрелости, пройдя сложнейший путь, и от этого рано умирали по причине наступления инфаркта и прочих сердечных, ставших для режиссеров профессиональными, заболеваний. Муза пожалела его и, спустившись на правое плечо, нашептала, что надо делать. Ванечка послал все сериалы к чертовой матери, уехал на Север снимать чукчей и в том преуспел. У него получилась замечательная короткометражная, в сорок с небольшим минут, картина о жизни народа в далекой и холодной Чукотке. Папа Ванечки сделал так, что картину увидел тогдашний губернатор Чукотки, и тому фильм настолько понравился, что приближенные из уст в уста передавали, как чрезвычайно редко навещающий родную губернию яхтсмен и плейбой, проживающий в Лондоне, прослезился и произнес: «Ах, мои милые чукчи. Я так давно не видел ни одного из них, а вот нынче словно побывал у них в гостях, послушал, чем они живут. Теперь снова можно долго туда не ездить, теперь я вижу, что там все хорошо».
Яхтсмен и плейбой – личность в Англии, да и во всем мире, известнейшая. Говорят, что он как-то давал в долг самой королеве, и поэтому губернатор употребил собственные возможности для того, чтобы фильм о его милых подопечных чукчах увидели и в Старом, и в Новом Свете. Впервые фильм про чукчей показали на лондонском фестивале короткометражного авторского кино, и на нем он заслужил аплодисменты и награду за лучшую картину о чукчах за всю историю «великого немого». Ванечка был абсолютно счастлив. Он приехал в Лондон вместе со своей творческой группой, пользовался кредитом губернатора, поселился в лучшем отеле «Лэйнсборо», и вот уже целую неделю они праздновали победу Ванечкиного фильма, преисполненные творческих планов и вожделеющие воплощения новых замыслов.
Замыслов особенно не было. Что снимать дальше, на какие деньги, было решительно непонятно. Теоретически деньгами мог бы ссудить папа Ванечки – генерал МЧС, но над его головой внезапно сгустились тучи, злые языки назвали его «коррупционером», и генерал предпочел тихо уйти в отставку, не дожидаясь, когда лязгнут за его спиной крепкие тюремные засовы. Но даже если деньги были в принципе проблемой решаемой – их, в конце концов, можно было бы взять в одном государственном агентстве, откатив кому надо процентов сорок – сорок пять, – то вдохновение продаваться за деньги отказывалось, причем за любые, даже самые огромные. Идей о том, что снимать дальше, не было, и творческая группа, обедая и ужиная за губернаторский счет, проводила время в горестных рассуждениях на тему «нет сценариев, значит, нет ничего».
Отчасти они были правы. Ведь не бывает такого, что человек, говорящий на первый взгляд даже самую возмутительную и несусветную ерунду, неправ. Он прав по-своему, а в случае со сценариями Ванечка был прав абсолютно.
Оторванная от действительности творческая прослойка, ответственная
за создание зрелищ, совершенно истощилась и свежими талантами не прирастала. Старые замшелые пни мешали расти молодым побегам, а те из побегов, которым разрешили вылезти, ни черта не знали о настоящей жизни и писали досадную ерунду и всякий вздор, воображая себя эстетами и звездами жанров. Однако ни теми ни другими они, разумеется, не были. Очередной фильм получался плоским и с треском проваливался под улюлюканье довольных критиков, которые давно уже отвыкли писать хорошо и привычно заливали потоками нечистот честолюбивые надежды создателей очередного шедевра. К чести критиков надо признаться, что в основном они оказывались правы, и та или иная отечественная киношка, в которой отсняли очередную жену спонсора, была никуда не годной и кроме смеха и рецензии «полный отстой» ничего не заслуживала. Фраза «нету сценариев» стала в режиссерской среде нарицательной, и Ванечка частенько вставлял ее в беседу.Беседуя сейчас с двумя этими пьяными нуворишами, создатель чукотской хроники вдруг явственно увидел сюжет своей будущей великой картины. Тайное правительственное агентство, супружеское предательство, нестандартные персонажи, зрелищные перестрелки – все это было настолько увлекательным, так живо и красочно представлялось, что у Ванечки в самом прямом смысле закружилась голова. Он даже обхватил ее руками и прикрыл глаза.
Илья, увлеченно рассказывающий известную уже историю про ограбление в Филадельфии, истолковал Ванечкин жест по-своему и насупился:
– Что, совсем ужасно?
– Да что вы! – очнулся Ванечка, – просто я так лучше вижу, понимаете! Вы рассказывайте, рассказывайте дальше, прошу вас!
– Иван – творец, – влюбленно сказала романтического вида девушка, – он видит особенно, не так, как мы с вами, простые смертные. Вы говорите, а он уже представляет себе, как это будет выглядеть в кадре!
Илья, довольный, улыбался. Ожидая одобрения, смотрел на Феликса, тот кивал и поддакивал, вставлял по ходу рассказа свои дополнения, о которых его, признаться, никто не просил, и в голове Любителя Сигар пронырливой юлой вертелась чья-то меткая фраза: «Неудачи бывают двух видов: собственные неудачи и удачи остальных». Феликс почувствовал что-то вроде творческой ревности, а так как человеком он был вполне определенного склада, то позволил этому нехорошему чувству укорениться где-то в закромах своей непростой и не очень-то светлой души.
– А больше мне вам рассказать нечего, – между тем сообщил Ванечке Илья, – я пока что придумал только до этого момента.
– Это грандиозно, – Ванечка, обрадованный, что головокружение пропало, выскочил из-за стола и принялся прыгать возле Ильи, умудряясь трясти его за руку. Со стороны казалось, что человека бьет электрическим током. – Я готов за это взяться, а концовка не важна. Вернее – она важна, само собой, но не сейчас. Ведь вы ее придумаете, не так ли?!
– Разумеется, придумает, – встрял в разговор Феликс, – мы с ним вместе придумаем.
Довольный Илья великодушно кивнул.
Из ресторана, уговорившись встретиться завтра в «Бентли…с», каждый отправился по своим делам и надобностям: Феликс вместо русского театра уехал в аэропорт – из Лондона он вылетел в свое шотландское поместье под Инвернессом, Илья направился именно в тот самый театр, а творческая группа в состоянии сильного эмоционального возбуждения растворилась где-то в бесчисленных заведениях Сохо. Здесь, в ночном клубе, один из компании Ванечки встретил своего приятеля – молодого англичанина, с которым познакомился при бог знает каких обстоятельствах лет пять назад. Молодой человек был в клубе со своей компанией, все отрывались по полной, пили, танцевали и даже жестоко высмеяли какую-то оказавшуюся русской богачкой тетку, о существовании которой, впрочем, позабыли почти сразу. Лишь Ванечка потом все искал глазами, хотел запомнить типаж, но так ее и не увидел. Видимо, тетка сильно расстроилась, не ожидая такого приема, и почла за лучшее незаметно испариться. «Ну и черт с ней, с теткой», – решил Ванечка.
Отряд Феликса
Откуда в русском – а под словом «русское» надобно подразумевать «российское», – так вот: откуда в русском столько западничества? В чем его корни? Почему не гордятся россияне домостроем и прочими культурно-бытовыми явлениями, почившими в бозе и лишь местами появляющимися кое-где, да и то в виде уродливого перформанса с ожиданием конца света в пещерах на границе Европы и Азии? В русском западничестве корни не те, что в славянофильстве. В западничестве они более глубокие, и, помимо приглашения варягов на царство, первым его проявлением вполне можно считать поклонение московских бояр эмиссару польского короля – тушинскому воришке, выдававшему себя за убиенного сына Ивана Грозного.