Измена. Мой непрощённый

На сей раз ждать приходится долго. Но я не спешу! Самойлов, скорее всего, на работе. Но мне наплевать! Я уже не жена ему, чтобы блюсти этикет. Хочу и звоню. Тем более, речь о здоровье ребёнка.

— Да! — «дружелюбие» так и звучит.

— Илья, привет, — отвечаю спокойно, — Прости, что беспокою тебя в рабочее время, но Динка болеет. В субботу навряд ли получится её навестить.

Он молчит, а затем произносит встревоженным тоном:

— Болеет? Чем?

— Ангина, — говорю в третий раз, — Сегодня врач был, выписал нам больничный. Будем лечиться, до понедельника минимум никаких посещений.

— Но…, - возражает Илья, — Я могу увидеть её?

Я вздыхаю:

— Говорю же тебе, у неё жар. А у тебя дома ребёнок маленький. Имей совесть! Заразишь, я себе не прощу.

Слышу, как он усмехается. Чувствует явный сарказм. Хотя я не шучу! Ведь и впрямь безответственный папа.

— Вы дома? — бросает Самойлов.

Удивляюсь:

— А где же нам быть?

— Хорошо, — отвечает, — Заеду в обеденный перерыв. Привезу апельсинов.

— Их-то нам и не хватало, — отвечаю сквозь смех, и добавляю сурово, — Только в дом не пущу! Карантин.

Через пару часов у дверей он стоит, как доставщик еды. В обеих руках по пакету. В них — всевозможные фрукты и соки. И даже любимые Динкой «корзиночки».

— Ей больно глотать, — упрекаю его.

— Ну, как она? — вопрошает Илья. На лице беспокойство. Гладко выбрит, сквозь ворот плаща проступает «дресс-код». Видно сразу — с работы!

— Спит, — отвечаю, слегка запахнув свой халатик.

Стою, опираясь плечом о косяк. Церемонно держу на пороге.

— Как сама? — торопливо бросает Самойлов.

Пожимаю плечами:

— Как видишь, нормально. А ты?

Он улыбается:

— Тоже, как видишь, путём.

Мы прощаемся. Тихо ступаю по лестнице. Слышу рвение джипа. Звук этот был, как часы. Я провожала его по утрам, а вечером тихо ждала возвращения…

— Кто там был? Папа? — слабый голос встречает в дверях.

Динка проснулась, лежит, обнимая мышонка. Глаза прояснились, со щёк сошла краснота. Трогаю лоб. Чуть прохладнее. Ставлю подмышку термометр. Жду.

— Папа, балда! Привёз апельсины.

— Я люблю апельсины, — хмурится Динка.

— У тебя горло болит, тебе нельзя цитрусовые, — объясняю я дочери, понимая, что с папой они одного поля ягоды. Безалаберность — это наследство!

Динка смотрит с улыбкой. И я решаю, что этот момент подходящий:

— Мышонок, ты же знаешь, что ты уже взрослая? И можешь сама выбирать. Если хочешь жить с папой, то я не обижусь.

— С папой? — удивляется Динка, цвет её глаз, с зеленцой, замутненный болезнью, становится ярче.

Я киваю:

— Ну, да.

Но Динка, услышав иное, произносит испуганно:

— Ты хочешь избавиться от меня?

— Ты что? — я беру её за руку, — Я просто думала, так будет лучше.

— Кому? — шепчет Динка.

— Тебе, — объясняю, — Кому же ещё?

Она прижимает мышонка. Отобрав, прячет руку в сплетении складок постели.

— Я надоела тебе? Так и скажи! — бурчит еле слышно.

Я смеюсь, убираю прилипшие волосы. Прячу их за уши.

— Ну, как ты можешь мне надоесть? Ты же моя радость.

Внизу слышен топот и хлопанье двери. Дениска вернулся домой! Я объявила ему, что у нас карантин. Не хватало ещё, чтобы он заболел! Наш единственный, незаменимый кормилец.

Спустя пару минут, на пороге стоит мой сынуля. Упакованный в противогаз, и в одежде защитного цвета, он совсем не похож на себя самого. Киношный герой! Как из фильмов про зомби.

— Бу-бу-бу, — слышно из тёмных глубин его маски. Глаза в выступающих линзах смеются. А голос серьёзен и строг.

— Вот чучело! — щурится Динка.

Я смеюсь, показав большой палец. Где он взял это чудо советских времён?

Произведя фурор, Деня спешит в свою комнату. А мы остаёмся вдвоём.

— Ма, а можно смартфон? — пробует Динка.

Я улыбаюсь. Иду за смартфоном. И возвращаюсь, держа её гаджет в руке. Глаза возвращают себе былой блеск. И Динка хватает его, как волшебную палочку. Ухожу. Ощущаю себя третьей лишней! Пускай пообщается с этим своим… ухажёром. В виду исключения. Только сегодня.

Через пару часов слышу рёв мотобайка. В ворота звонят. И, накинув пальто, я бегу открывать. Неужели, Ромео явился за курткой? Но вместо него вижу только пакет. Записка гласит: «Для Дианы». Я мельком смотрю, что внутри. Большой рыжий заяц топорщит лохматые уши. И держит багряное сердце в руках. Кроме него обнаружена баночка. Надпись «Варенье» и цвет позволяют узнать в нём малину.

Я поднимаюсь наверх.

Дениска выходит из комнаты:

— Кто там?

Демонстрирую сумку:

— Похоже, доставщик.

Стучусь в спальню к дочери. Динка сидит на кровати. Успеваю заметить, как штора с окна отодвинута. Видимо, знала? Ждала?

Про себя я вздыхаю. Оставляю за дверью весь гнев. И вхожу.

— Кажется, это вам, — ставлю пакет в изголовье кровати.

Динка стыдливо ютится к стене. Прячет румянец в ушах своей плюшевой мышки.

— Спасибо, ма, — слышу её приглушённое.

И ухожу, не желая смущать.

Глава 39. Илья

Динка болеет. Вчера сорвался с работы. А Настя даже меня не впустила. Взяла пакеты с таким видом, как будто сделала мне одолжение. Будто я виноват в том, что у дочки ангина. Вообще, она наглая стала! Раньше такой не была. Кажется, Витя плохо на неё влияет.

Перебросились парой фраз, ни о чём. И она отдала мне Динкины вещи. Все те, что я ей купил. Не было только рюкзачка. Видимо, эту вещицу дочурке удалось отвоевать. Когда я услышал, то сначала решил, что она отправляет Динку ко мне. Насовсем. Пронесло!

Я бросил сумку на заднее. Поднял взгляд. На прощание взглянул на Динкины окна. Дочь на окне рисовала сердечки…

Решил, что субботу проведу со Снежаной и сыном. И разрешил себе ещё один внеурочный поход в тренажёрку. С Виктором мы разминулись! Я уже уходил, когда увидел его в дверях. И решил задержаться. Сел со смартфоном в руке, слыша, как стукает дверь его ящичка.

Я заметил, что он всегда с одним и тем же ключом. Теория знаков? И какая по счёту у него Настя? Краем глаза кошусь на дверцу. Семьдесят седьмая, значит? Неплохо!