Измена. Не прощу твою ложь
Шрифт:
– Ну мама, что ты как маленькая, - взволнованно шепчет Даша. – Мы же дети еще. Конечно, не все сразу. Мы вырастем сначала, но ты же сама говорила, что вы с папой со школы были знакомы…
Меня пронизывает ознобом. Что ждет нас с Марком? Явно, развод? И это ударит в первую очередь по моим девочкам. Которые пока верят, что детская дружба может перерасти в любовь на всю жизнь.
– Ты думаешь, что Ксюша откажется от Дениса из-за тебя?
– Да, конечно, откажется, - дочка трогательно прижимает к груди руки, будто не сомневается, что можно поступить по другому.
– И я не знаю, как правильно
Не только у меня в этой комнате разбито сердце. И как объяснить этой девочке, что что жизнь состоит из разочарований, когда я сама с трудом сдерживаю слёзы.
Я обнимаю дочку, усаживаю ее на колени и прижимаю ее к груди. Какие у меня добрые и умные дети.
– Выбор, действительно, сложный. Я даже не знаю, что тебе посоветовать. – тихонько баюкаю Дашу, как несколько лет назад, когда она была совсем крошкой.
– А как бы поступила ты, мам? – Поднимает на меня блестящие глазки.
– Я бы сказала правду, Даша. Потому что сестра – это семья, и она будет у тебя всегда. И вместе вы найдете выход из любой ситуации. Ксюша тебя поймет. Может быть поплачет немного, потому что, скрыв правду, ты дала ей надежду...
– Тогда мы будем вместе с ней плакать, – отвечает моя девочка. – Вместе плакать не так грустно, потому что не чувствуешь, как тебе одиноко.
Я успокаиваю дочку и чувствую себя предательницей. Но как объяснить, что боль от правды может быть такой разрушающей и сильной, что иногда для защиты близких, нужно ее скрыть.
Думаю об этом, и рука, гладящая доверчиво прижавшуюся ко мне Дашку, тяжелеет, а в голову закрадывается нехорошая мысль. Как я могу учить ребенка честности, если в последнее время меня окружает сплошная ложь. Да я и сама...
Значит, мне можно скрывать правду о том, что по моей вине отец моих детей оказался в больнице, а Марку - нельзя скрывать свои грешки? Или у меня какая-то другая правда?
Встряхиваю головой, чтобы отогнать от себя душевные терзания. Нет-нет, я обманываю, чтобы защитить свою семью, а он врал, чтобы выгородить себя!
– Мам, если тебе грустно - вот как сейчас, ты можешь плакать со мной.
– Даша обхватывает мое лицо ладошками, и я не могу сдержаться - пара предательских слезинок все-таки ползут по щеке.
Даже, если меня не пустят завтра к нему в палату, я перелезу все посты, запугаю медперсонал, даже выведу Марка из комы, если потребуется, но заставлю его поговорить с детьми по телефону.
И обсудим с ним условия развода!
32. Белый-белый потолок
Марк
Как же тяжело открывать глаза. Будто на каждом веке лежит по бетонной плите. Медленно моргаю, прогоняя белёсую муть, и утыкаюсь взглядом в потолок.
Там такая сияющая белизна, что хочется снова прикрыть воспалённые веки.
Что за чёрт? Смутно помню, что происходило. В памяти всплывают только Ленкины огромные глаза и страшная боль. Мне сложно сказать, где эта боль поселилась – в груди, в левой ноге. Нет, наверное, в душе. Как только события выстраиваются перед глазами, руки
холодеют от ужаса. Чувствую, как кровь пульсирует в висках.Ленка! Она всё знает!
А потом меня накрывает воспоминанием о трясущихся щеках Дмитрия, и затылок будто пронзает тысяча игл. О нет, он же теперь в курсе… Чёрт, чёрт! Он же меня раскатает, как пельмень… Но Ленка-то тоже хороша, так меня подставить. Я ведь бежал за ней, хотел всё объяснить. Надо было просто поговорить, зачем она так со мной?
Как теперь выкручиваться из этой ситуации? Не представляю. Если бы я мог сейчас уткнулся лицом в подушку и завыть от отчаяния. Но пока мне удаётся только слабый стон.
Звенящая тишина тут же разрушается высоким женским голосом:
– Марк, милый… - эта фраза бьёт по ушам так сильно, что невольно морщусь. – Наконец-то проснулся.
Легкие шаги и надо мной нависает Илона, заслоняя своим лицом белоснежный потолок. Её длинные волосы щекочут подбородок, и раздражают, хочется смахнуть их, но рука будто налита свинцом.
– Ты… - неужели это мой голос? Какой-то хриплый рык.
– Марк, молчи. Не говори ничего, – она легонько прикасается прохладным пальцем к моим губам.
– Пей водичку, врач сказал, что можно.
С наслаждением делаю несколько глотков из поильника. Благодарно смотрю на Илону, всё-таки приятно, что она рядом со мной.
– Я так испугалась за тебя, так испугалась… Всю ночь здесь сидела. Еле уговорила, чтобы меня к тебе пустили.
Она говорит, а я не могу сдержать гримасу. Таким громким, резким и чужим сейчас кажется её голос. Но лучше это, чем видеть обвиняющие глаза Лены. Или бордово-красное лицо разгневанного Дмитрия.
– Это тварь… прости, милый. Твоя жена… Сначала опозорила, потом тебя чуть не убила. – Илона берёт меня за руку и сжимает ладонь.
– Мы им всем покажем. Главное — сейчас тебе выздороветь, я о тебе позабочусь. Я же для тебя всё сделаю, мой милый. Всё к лучшему, поверь мне…
Молча моргаю, будто соглашаюсь. Не знаю, что хорошего во всем этом видит Илона, но пока я искренне жалею о том, что не умер. Хотя, если учесть, что Дмитрий так просто этого не оставит, возможно, мои мучения долго не продлятся. А у Лены будет возможность красиво прожить эту жизнь в качестве благородной вдовы, а не брошенки с двумя детьми.
– Где она? – голос слабый, но он хотя бы ко мне вернулся.
– Ты про свою мегеру? Не знаю, милый… Дома, наверное, со своим мужиком.
– С каким мужиком?
– выдавливаю из себя вопрос.
Еще секунду назад мне казалось, что хуже быть не может. Но вот нечаянно брошенная Илоной фраза, и я понимаю, что мои несчастья – пустяк. Внутренности скручивает от ревности и боли так, что теперь даже дышать не могу.
– Не знаю, мне было плохо видно в темноте. Но здоровый такой… Приличный.
Закрываю глаза, но не могу провалиться в беспамятство. Илона говорит, а её слова будто раскалённым железом проникают в мой мозг.
– Она даже не захотела поехать с тобой, представляешь? – продолжает тарахтеть она. – Искали сопровождающего кто-то из родственников, но она задрала голову – ну ты знаешь, она так делает, будто корону удерживает. И сказала, что не собирается тратить на это время. Но к ней приехал какой-то мужчина, и они долго стояли обнявшись.