Измена. У тебя есть другая

— Как ты мог? — мой голос дрожит от слез и звучит немного визгливо. — Подлец? Как ты мог так поступить?

— Как? — он резко поворачивается ко мне, его глаза сверкают, как у хищника. — Тебе в красках рассказать или избавить от срамных подробностей?

Я не могу поверить своим ушам. Он действительно это сказал?

Я смотрю на мужа, и мое сердце разрывается на части. Этот человек, с которым я делила радости и горести, который обещал быть со мной до конца, оказался способен на такое предательство.

— Ты… ты шутишь? — мой голос срывается на крик. — Ты серьезно?

— А что, по-твоему, я делаю? — он усмехается, но в его глазах нет ни капли веселья. — Я просто рассказываю тебе правду. Или ты хочешь, чтобы я лгал?

По моим щекам рекой текут слезы. Я не могу поверить, что это происходит со мной.

Как я могла быть такой наивной? Как я могла не заметить, что что-то не так?

— Ты лгал мне все это время, — шепчу я, глядя на него сквозь слезы. — Ты говорил мне, что любишь меня, что я для тебя единственная, а сам…

— Хватит, — он резко обрывает меня. — Я устал от этих разговоров. Я сделал то, что должен был сделать.

— То, что… Должен был? ДОЛЖЕН БЫЛ?! — ахаю в шоке.

Наверное, мне послышалось!

Не мог он сказать такое, что должен был… изменить.

Что это, вообще такое?!

— Я МУЖИК! ЧТО ТЫ ОТ МЕНЯ ХОЧЕШЬ? — орет мне в лицо.

Сжимает переносицу и трет сердито.

— Ты весь последний год… То как сука бешеная, то как мямля плаксивая. То опухшая, как бочка, то тощая, как жердь, а лицо… стало выглядеть чужим. Его будто перекроили. Тебя саму будто перекроили, заменили заводские настройки. Я больше тебя не узнаю.

— У меня… У меня же сбой. Настроение, гормоны, даже запах, — признаю с болью. — Это не от меня зависит, я же лечилась! — оправдываюсь я.

Так больно вдруг оказаться невластной над своим телом, которое меняется и меняет даже запах. Все любимые духи на мне вдруг начали пахнуть иначе, а эти смены настроения — похлеще, чем при беременности!

Я пыталась быть честной и открыто мужу и детям рассказала о том, что со мной происходит. Казалось, они меня поддерживали.

Однако муж смотрит на меня с презрением и огнем во взгляде.

— Ты — лечилась. Ты год мотала нервы мне и семье. Скандалами на пустом месте, криками и слезами. Ты стала сухая там, как наждачка, — смотрит на мои бедра. — И я давно прекратил попытки прикоснуться к тебе!

— Ты не понимаешь, это…

— Я ПОНИМАЮ! — рявкает он. — Но и ты пойми. Вот это… — сжимает свою ширинку. — Функционирует четко, как швейцарские часы. И вот эти яйца долго не могут быть переполненными. Я должен трахаться, черт тебя дери, ты мои потребности знаешь! Не можешь давать туда, хотя бы на коленях стояла чаще, но ты… Ты же такая брезгливая стала, такая обидчивая. Тебя простая просьба взять в рот могла довести либо до рева на целые сутки, либо до скандала с битьем посуды. Ты вытрепала мне все нервы. Ты стала мне противна. И я… нашел выход. Хороший выход, между прочим.

— Выход? Х-х-хороший?

Муж смерил меня взглядом с головы до ноги обратно.

— Отличный выход нашел. Не суюсь к тебе со своим агрегатом, не напрягаю требованием исполнить свои интимные обязанности. Не избавился от тебя, как от отработанного материала, позволил сохранить статус жены.

Он с довольным видом трет щетину.

Он хорош и знает это.

Хорош, как дьявол. Доволен собой.

В расцвете сил и на пике карьеры.

Гремучая, сексуально опасная смесь.

Красивый, притягательный мужик даже сейчас.

Особенно сейчас, когда он заматерел, стал шире в плечах и груди, избавился от юношеской худобы….

Мой муж.

Тот, кто клялся мне в вечной любви.

Тот, кто начал считать меня отработанным материалом.

— Кто она, Георгий? Я ее знаю?

Глава 3. Она

— Неважно. — мрачнеет.

— Важно! КТО ОНА?!

Мой голос срывается на некрасивый визг, мне хочется побить мужа по голове, по плечам, вцепиться длинными ногтями в его лицо и расцарапать его до крови, вот только у меня ногти сейчас не длинные, а стриженные под корень, подпиленные и накрашенные нюдовым цветом, один-в-один, как моя ногтевая пластинка, только чуть более темный.

— ЗАТКНИСЬ! — повышает голос муж, сжав кулаки.

Надвигается на меня темным смерчем, сжимает шею пальцами.

Сильно и резко.

Это так неожиданно, что я задыхаюсь.

Не от того, что это больно.

Скорее, от того, что он раньше меня никогда не хватал.

Никогда не дергал.

Всегда проявлял заботу, был внимательным и нежным, а сейчас я чувствую на своей шее его пальцы и вдруг понимаю, что ему могло нравиться сдавливать шею в сексе, до хрипов.

Так же, как понимаю, что он мог позволить себе все это с другой.

Пульс учащается, кровь всего моего организма приливает не туда, куда нужно, и я плачу от унижения: даже собственное тело меня предает, реагируя на грубость мужа не так, как нужно.

Сейчас заметит мое резкое возбуждение и высмеет меня!

Однако муж лишь разжимает пальцы и смотрит на меня с липкой брезгливостью:

— Вот о чем я говорю, Света. Вот о чем я тебе говорю! Ты только что орала, как резаная, и была готова броситься мне в лицо, а сейчас рыдаешь, как квашня.

Он не заметил. Не понял.

Тот, кто раньше считывал меня по малейшим изменениям, тот, кто знал меня, как свои пять пальцев.

Тот, кто иногда нарочно меня смущал при гостях, делая это с невозмутимым лицом, потому что ему нравилось, как я смущаю и млею в ожидании нашей близости.

Тот, кто дарил столько ласки в постели, даже не понял, что женственность ко мне вернулась — резко, сильно, новым потоком хлынула в мое тело.

Я снова чувствую себя цветущей и полной соков жизни, ее сил и желаний, но…

За это время у мужа появилась другая, и теперь он настроен на нее.

Поэтому я для него более неинтересна.

— Кто она? — повторяю я, прижавшись лбом к стеклу. — Кто?

— Я сказал, неважно. Значит, неважно! Больше не поднимай этот вопрос! И нет, дорогая… — выплевывает это слово, как прокисший суп. — Ты не узнаешь. Не пойдешь устраивать ей истерики! Не будешь позорить меня скандалами!

— Что за цаца такая? — фыркаю я. — Которую расстраивать нельзя? Принцесса на горошине? Кто она, Георгий?

— Я сказал. Ты не узнаешь. Значит, не узнаешь. Детей расспрашивать бесполезно. Они не признаются, я их проинструктировал.