Измена. У тебя есть другая

У Татьяны небольшой, но очень уютный магазинчик цветов и уютного декора для дома: милые вещицы, включая парфюм для дома, ароматические свечи.

— Я даже не знаю, не хочу тебя подвести.

— Ты меня не подведешь, ты меня выручишь! Уж я-то знаю, что со вкусом у тебя все в порядке, я тебя введу в курс дела. Ну, что, возьмешься?

Это так неожиданно.

А с другой стороны, почему бы и нет?

Потому что я, пытаясь найти работу, уже успела сильно приуныть…

***

Спустя две недели

— Выходит, это правда, — раздается до боли знакомый мужской голос.

Я едва не выронили стебли длинных пионов, с трудом удержала их в руке, принялась подстригать их покороче, для того, чтобы собрать букет по заказу.

Звук шагов.

Неторопливых, полных осознания собственный силы и уровня состояния.

Ненавижу его шаги.

Муж останавливается напротив меня:

— А я уже думал, в розыск тебя подать, дорогая.

— С дорогой ты погорячился. Чего тебе? — спрашиваю хмуро, едва посмотрев в сторону Георгия.

Он неторопливо расстегивает манжеты на рубашке и закатывает рукава, демонстрируя сильные запястья с красивым рисунком вен.

Мне всегда нравились его руки, а теперь я не выношу их вид, как и все — в нем.

— По знакомым пронесся слушок, что моя жена на работу вышла. Злые языки переиначили, мол, у Колосова Георгия дела идут хуже некуда. Настолько, что жена аж вынуждена работать! Понимаешь?

— Не очень.

— А ты потрудись! — приказывает.

— И не подумаю. Ты меня отвлекаешь от работы. Либо делай заказ, либо проваливай.

Муж сверлит меня взглядом несколько секунд, будто собирается прожечь во мне дыру.

Потом цедит сквозь зубы.

— Заказ. Я буду делать заказ. Мне нужен… роскошный букет. Для любимой, — скалится. — Будь добра, собери!

Вот подонок!

Пришел ко мне покупать цветы для своей шалавы.

Ножницы в моих руках задрожали. Я усилием воли заставила себя продолжить:

— Придется подождать, я уже работаю над букетом для клиента.

— Подожду, я никуда не спешу. Заодно поясню кое-что: твое поведение отбрасывает тень на мою репутацию. Совсем необзятельно было уходить из дома. Это первое. Устраиваться на работу, — желваки ходят на его скулах. — Это второе. Резюмируя все вышесказанное, ты меня позоришь, Свет. Твой уход меня опозорил! — добавляет возмущенно.

— Я сделала правильно.

— Для кого? Для тебя бы ничего не изменилось! — возражает он. — Жила бы и дальше, как сыр в масле каталась!

— Отстирывала бы твои рубашки, гадая, уловлю ли я сегодня на них аромат другой женщины, обнаружу ли след ее помады. Готовила бы для тебя разносолы и ждала тебя часами напролет на ужин, когда ты удовлетворяешь свою похоть? Ничего бы не изменилось для того, кто давно не любит.

— А ты меня до сих пор любишь? — перебивает, подловив на слове.

Глава 11. Она

Я застываю, с ненавистью смотря на мужа, все еще мужа.

Он раскачивается с носка на пятку и обратно, внимательно скользит взглядом по моему лицу и усмехается:

— Ответ ясен. Вопрос отпал. Ты же меня каждой порой своей кожи ненавидишь!

— Да.

Откладываю ножницы, не дай бог, наброшусь с ними на этого мерзавца.

— Ты размазал меня, как женщину, ты возненавидел меня… за что? За состояние в болезни?

Он собирается меня перебить, но я предупреждаю.

— Это болезнь. А если не веришь, как мне плохо было, могу сунуть тебе под нос свои многочисленные анализы. С такой разбалансировкой и проблемами, как у меня, любая, даже ангел, стала бы ведьмой… Но хуже всего то, что ты клялся любить, быть рядом в болезни и здравии, клялся быть верным! — подчеркиваю. — А сам полез на шалаву какую-то! В браке… Если я тебе опротивела настолько, мог бы расстаться и потом совать свой причиндал куда угодно! Знаешь, — хмыкаю. — Все-таки женщины любят сильнее. Я тебя очень любила, Жорик. Очень.

— Я тебе не Жорик! — темнеют его глаза.

— ЖО-РИК. Мерзкий, противный, скользкий гад Жорик и его два продажных змееныша. Вот кто вы такие! — подчеркиваю я. — Вот во что ты превратился сам и превратил наших детей. Их отношение ко мне зеркалит твое и нет, ты не выйдешь на теме, мол, она такая нервная стала, с ней невозможно рядом находиться! Почему-то я все ваши выкрутасы терпела, и каждый ваш острый шип и взбрык заворачивала заботой и нежностью! А что касается того, что я стала невыносимой, то рекомендую тебе вспомнить, каким невыносимым ты был сам, когда у тебя был перелом бедра в аварии, и ты был лежачим.

Я делаю шаг вперед, ткнув пальцем ему в грудь:

— Да я утки из-под тебя выносила и задницу твою загаженную подмывала! А все потому, что ты стеснялся, когда твои какахи будет выносить другая. Ты других вынести не мог, а я, что, справлюсь… Ты не подумал, что ты мне в тот момент тоже противным стал, а?

— То есть, тебе было противно и ты лицемерила! — произносит обвиняющим тоном.

— Я просто привела, как пример, Жорик.

Он прикрывает глаза:

— Если ты меня еще хотя бы раз так назовешь, я за себя не ручаюсь!

— Я тебя только так и буду называть. Больше нет того мужчины, которого я любила, уважала и ценила. Остался только ты… сегодняшний!

Мы замолкаем, я, выговорившись, с трудом перевожу дыхание.

Потом хлопаю себя по бедрам и говорю преувеличенно веселым голосом:

— Ну, что, какие цветы любит твоя мочалка? У меня есть кое-что особенное!

Показываю мужу на ведро, в которое я убрала увядшие цветы:

— Вот это заберешь? У меня таких ведер в подсобке еще два. Отдам оптом… за пятьсот рублей.

Георгий побагровел, стиснув кулаки.

— Ты главного так и не поняла. Я разводиться с тобой не хотел и не планировал, а девушка… Что ж… — качает головой. — У меня есть потребности! Как у мужчины! И как у человека. Невозможно находиться рядом с женщиной, которая перестала быть собой, но я верил, слышишь… Верил, что однажды это закончится, и ведьма снова станет моей принцессой.

Я ахаю:

— Как у тебя все логично и красиво! Загляденье просто, а потом, что?!

— Ты не должна была узнать у другой.