Измена. Я только твоя. Лирическое начало

– Да ясно от кого, - манерно ответила Ника, - От того режиссёра. Саранского. Типа он же её наставлял.

– Что делал? – бросил я машинально.

– Ну, учил, - сказала она по-другому, но оттого смысл её слов не менялся.

Я вспомнил Сперанского. Его физиономию на афише. Твою главную роль. Твои пробы… Я втянул носом воздух и тут же себя осадил. Представить не мог! Но невольно представил.

Ты вышла из театра уже в сарафане. Каблучки застучали по камню. Я подумал о том, что букеты оставила там, в своей театральной гримёрке. Подавил сожаление! Ведь надеялся, мой ты прихватишь с собой.

– Позвольте поздравить вас, - раскланялся Сашка и обнял по-дружески.

Женька опять стал расстёгивать джинсы.

Ника прикрикнула:

– Хватит!

– Чё, пойдём напиваться? – ответил Женёк.

– Пить за успех, алканафт, - уколола она.

– Харе! – рявкнул он неожиданно, и Ника притихла. На время.

Из дверей вышли парни. Вне сцены они растеряли загадочный лоск. Один прокричал:

– Ань! Не забудь в понедельник на репетицию!

Ты махнула рукой:

– Хорошо!

Вы обменялись «энергией». Я почувствовал эту незримую связь. Он был частью другой твоей жизни. Наполненной, яркой, чужой! В которой я был только зрителем…

– Устала, - добавила ты, сунув руку в мою.

Я выдохнул, сжал её крепко.

– Я тобою горжусь, - похвалил, хотя эту фразу уже повторял не единожды. Но теперь я, и правда, гордился тобой! Ты была так красива на сцене. Или сцена тебе очень шла.

– Я представляла тебя, - произнесла неожиданно.

– Вот же я! Зачем представлять? – улыбнулся в ответ.

– Нет, - опустила глаза, - Там, на сцене. Во время поцелуя я представляла тебя.

Я замолчал. Я не знал, что ответить.

– Вить, ну не злись! – ты прильнула ко мне. И слова полились из души бесконечным потоком:

– А если ты будешь сниматься в кино и постельная сцена? Ты тоже будешь меня представлять, и я типа должен не злиться?

– Я не буду играть в постельных сценах. Обещаю! – ты капризно поджала губу. Как ребёнок.

Сердце кольнуло, но я удержался от ссор. Не хотел омрачать тебе праздник.

– Он тебе нравится? – вырвалось вдруг.

Ты отмахнулась:

– Вообще не мой тип.

– А кто же твой тип? – обронил, надеясь услышать комплимент в свой адрес.

– Догадайся, - ответила ты. И пальчики ловко нырнули в карман. В мой карман! Брюки «пустили тебя». Под ними ладошка проделала фокус, и скрылась в трусах.

– Ань, - я поймал её, словно зверька.

– Ты ревнуешь? Ревнуешь? – прижалась, порывисто выдохнув в губы.

Я обхватил твою выпуклость правой рукой. Уместилась в ладони. До трусиков было всего ничего. Слой ткани, тончайшей настолько, что я ощутил их приятный рельеф.

– Эй, ну вы где? Извращенцы! – крикнул Жека.

На кухне был ящик спиртного, закуску готовила Лёлька. Ника надула шары и развесила их по квартире. Мы собирались отметить премьеру, поздравить тебя. А ты постоянно зевала.

– А красивая эта Дана, правда? – мечтательно бросила Лёля.

Ника тут же её опровергла:

– Ничего в ней красивого! Просто типаж.

Женька поддел её:

– Слов нахваталась!

Они шутливо «пинали» друг друга. Как мы.

– К тому же, она уже старая, - фыркнула Ника.

– Я посмотрю на тебя в тридцать пять. Будешь ли ты считать себя старой? – мудро ответила Лёля.

Я обнимал тебя левой рукой. Ты обмякла, лицом улеглась мне на грудь. Я убрал твои волосы за ухо. Чмокнул в макушку. И всё тот же навязчивый розовый запах коснулся ноздрей.

Глава 27. Аня

Лето было в разгаре, жаркий полдень сушил обезлюдевший город, зной тяжёлыми волнами лился с небес. И вечера коротали в кафешке неподалёку. На свежем воздухе было приятнее сидеть, чем в квартире. Шуточки про мою роль до сих пор не покинули наш обиход.

– Ну, ты, конечно, исполнила! – усмехался твой друг. Гамадрил с повадками театрала.

– Ань, а что стало с голубкой? – поинтересовалась Лёлька, самая сердобольная из нас.

– Улетела, - предположила я. Ведь о судьбе голубя мне было ничего неизвестно.

«Дитя порока» давали еженедельно, по пятницам. Пока интерес не упал! А далее шла репетиция роли Ирины. Сперанский взялся обыгрывать классику, и ставил «Трёх сестёр». Из которых я была самой младшей и взбалмошной.

Я пропадала в театре, параллельно училась. Мама и бабушка диву давались! Бабуля пришла на следующий раз и привела с собой всех медсестёр отделения. А мать больше не приходила…

Чем более я уставала, тем приятнее было сидеть и «кормить комаров». Как выражалась Вероника. Она отбросила злобу и теперь выясняла, как звали парня, игравшего Дмитрия.

– Вообще, он Антоха, - ответила я.

– Антон, Антон, - повторила она с гундосым акцентом.

– Гандон! – брякнул Жека.

Ты рассмеялся в ответ. А я посмотрела с упрёком.

Вечер был в самом разгаре. Взяли пивка. Я тянула из трубочки. Светлое, женское. Ты разрешал! Музыка стала чуть громче. Что-то блатное лилось из машины, что встала неподалёку от нас. Но мы продолжали смеяться и пить.

– Ну, короче, - продолжила Ника, - Как он целуется?

Я с шумом втянула носом воздух. Вот же дрянь! Ну, а ты? Навострил уши.

– Да, так себе, средненько, - фыркнула я, чтобы польстить тебе. Ведь целовался Антоха зачётно!

– Зато фамилия у него крутая, - заметила Ника, - Войцехович, дворянская!

– Волецкевич, - поправила я.

Вероника кивнула. Она пила крепкое, и потому была в зюзю.

– Войцеховский мне больше нравится, - вздохнула томно.

Ты резко поднялся и вышел. Я посидела, глядя, как ты удаляешься. Туалет был в другой стороне. И мне ничего не оставалось, как отправиться следом…

Я нашла тебя курящим за деревом. Хотя мы вместе решили бросить курить! Ты потушил сигарету.

– Поделишься? – спросила я, указав взглядом на пачку. Но это слово касалось другого.

Ты спрятал свои сигареты, не дав ни одной.

– Чё я там, как придурок сижу? – спросил, сунув руки в карманы.

Я сцепила свои на груди:

– А ты сиди, как умный.

Ты усмехнулся:

– Как ты?

Я пыталась понять, в чём меня обвиняют. Ты смотрел, как чужой человек!

– У тебя других тем нет, кроме этих рассказов? Только и слышно, бл*дь, Тоха, Антоха!