Изменчивость моря

– Ого, – восхищается он, когда она пробует его руку на вкус и нежно тянет за нее, будто это новая игрушка.

– Она не причинит вам вреда, – говорю я нейтрально, точно так же, как это сделал бы Апа.

– Надеюсь, что нет, – отзывается он, пытаясь пошутить, но не в состоянии скрыть тревогу.

Вот оно – высокомерие, лежащее в основе его любопытства и волнения, уверенность в том, что существо, которое он покупает, в которое вкладывает столько денег, не имеет права оказаться неудачной инвестицией. Облегчение, которое накатывает на меня, когда я понимаю, что снова могу испытывать к нему неприязнь, настолько велико, что, клянусь, Долорес умудряется прочитать мои мысли, потому что в следующий момент она брызгает на него водой. Он вскрикивает от неожиданности и с силой отдергивает руку, расплескивая еще больше воды на пол. Кто-то смеется, и на одно безумное мгновение я думаю, что это Долорес, хихикающая сама над собой, а потом понимаю, что смеюсь я сама.

– Боже мой! – восклицает Юнхи.

Наши взгляды встречаются, и мне кажется, что она тоже вот-вот расхохочется следом за мной, но она резко осознает серьезность ситуации – насколько сильно Фил взбешен, что этому осьминогу удалось выставить его дураком – и вытягивается по стойке смирно.

Я смеюсь так сильно, что начинаю плакать. Слезы текут по моему лицу, а Юнхи и Фил просто стоят и смотрят на меня так, словно считают меня сумасшедшей.

– Извините, – кое-как выговариваю я, – я просто… я никогда раньше не видела, чтобы она делала нечто подобное.

Долорес торжествующе взирает на нас из своего аквариума, меняет цвет на яркий бананово-желтый и надувается так, что становится едва ли не вдвое больше своего обычного размера.

– Тебе не следует так себя вести, милая, – говорю я ей, как только Юнхи выводит Фила из комнаты с вежливыми извинениями и множеством свирепых взглядов в мою сторону. Но я скармливаю ей дополнительную порцию еды, просто чтобы дать понять, что она молодец.

Рабочее время подходит к концу, когда Юнхи врывается в раздевалку, где я готовлюсь отправляться домой.

– Что это было? – спрашивает она. – Мне пришлось потратить целый час на то, чтобы его успокоить.

Я натягиваю куртку.

– Уж точно не цирковое шоу. Она не показывает фокусов. Если он покупает ее, то должен понимать, что она дикое животное.

– Тебе не стоило смеяться над ним. Он вообще-то важный человек, ясно? И эта сделка очень важна для нас.

– Ты имеешь в виду, важна для тебя?

Ее губы сжимаются в тонкую белую линию, я много раз видела подобное, и это значит, что она невероятно зла, но старается этого не показывать.

– Мне придется рассказать об этом Карлу и попросить его поручить передачу животного кому-нибудь другому, потому что ты, очевидно, не воспринимаешь этого всерьез.

Мысль о том, что именно Юнхи вздумала добиваться какого-то карательного административного ответа от Карла, заставляет меня покраснеть. Не потому, что меня волнует, что он может со мной сделать, а потому, что я ненавижу, когда люди привлекают вышестоящих, чтобы с тобой разобраться. Я захлопываю дверцу своего шкафчика.

– Валяй. Что ты собираешься сказать – что она разыгралась и в этом виновата я?

– Знаю, ты думаешь, что я делаю это просто для того, чтобы продвинуться по карьерной лестнице, но эта ситуация выше твоего понимания, ясно?

– Отлично. А я пошла домой.

– Я пытаюсь помочь тебе! – кричит Юнхи, и это, пожалуй, худшее, что она могла сказать.

Я оборачиваюсь, и когда снова могу сфокусироваться на ней, мне кажется, что я вижу ее впервые. Как будто она мне совершенно незнакома, как будто мы никогда не держались за руки по ночам во время совместных ночевок, если не могли уснуть, и не играли в бесконечные раунды «Правды или действия» на заляпанных маслом ковриках в ресторане, не пили тайком теплую водку и не курили сигареты в домах наших родителей.

– О чем ты говоришь? Как все это может мне помочь? – Мой голос дрожит, и я прочищаю горло, как будто после этого смогу с ним совладать.

– Послушай, я не хотела тебе говорить, но твоя должность подлежит сокращению.

– Они собирались меня уволить?

– Не тебя конкретно. Но в управлении намеревались провести сокращения, и они подумали, что смогут избавиться от части вашего отдела. Ты оказалась бы прямо на разделочной доске.

– И что, я должна быть тебе благодарна? Ты забираешь единственное, что меня волнует на этой работе.

Юнхи глубоко вдыхает через нос.

– Мне жаль. Все это очень несправедливо. Я просто хочу, чтобы с тобой все было в порядке, понимаешь?

– Ну, вообще-то у меня все в порядке, – замечаю я. – Тебе-то откуда знать?

– Я знаю, что ты через многое прошла, – осторожно поясняет она, как будто заранее репетировала речь. – Но в определенный момент тебе придется взять на себя ответственность за… ну, за свою жизнь.

– А чем я, по-твоему, сейчас занимаюсь?

– Могу я быть честной? – спрашивает она. И я уже знаю, что мне не захочется слышать ничего из того, что она скажет после этих слов, потому что никто и никогда не говорит ничего хорошего, если перед этим приходится спрашивать, можно ли быть честным с собеседником. – Мне кажется, ты пытаешься спрятаться.

Дальнейшее совсем не похоже на наигранные ссоры, популярные в кино – когда оба человека начинают кричать друг на друга и швыряться вещами. Наверное, так было бы лучше. Мне жаль, что мы не в фильме. Вместо этого возникает ощущение, будто идут титры: ты еще не совсем осознал все, что только что увидел, но часть тебя чувствует себя обманутой – типа, и это все? Юнхи молча смотрит, как я собираю вещи, и позволяет мне уйти, как я и ожидала. Просто несмотря ни на что, я все еще надеялась, что между нами оставалась какая-то связь.

Я ловлю себя на том, что еду к Рэйчел. Изначально я этого не хотела, но знаю, что если сейчас вернусь домой, то ничто не помешает мне прикончить еще одну бутылку вина или выпить четыре кружки пива так быстро, будто это вода. Я не знаю, что хуже – слышать, как моя бывшая лучшая подруга говорит мне, что ей меня жаль, или признавать, что она права. Я пряталась все это время, используя Апу, Тэ, Умму, Юнхи и всех остальных людей в моей жизни, лишь бы избежать разочарования, честно взглянув на себя.

Раньше я думала, что для моих родителей было бы лучше, если бы я никогда не родилась. Если бы Умма повременила с рождением ребенка, она бы получила образование, о котором она мечтала, а Апа нашел бы работу получше, вместо того чтобы соглашаться на ту, где платят больше. Невозможно игнорировать цепочку обстоятельств, окруживших нашу семью, и не представлять, что, если бы не я, они были бы счастливее, что Апа все еще был бы здесь. Когда растешь, думая о себе в таком ключе, со временем становится все легче и легче разделять себя на части. Сводить себя к функциям, которые наиболее полезны или ценны для других.