Как приручить Обскура

Он накрыл пальцами израненую ладонь. Парень всё равно заработал Обливиэйт, можно не церемониться, подлечить ему руки. Потом всё забудет — и Тину, и Грейвза, и все чудеса…

А потом оказалось, что Грейвз ошибся. На Криденса не подействовала ментальная магия, он не забыл случайного обещания. А потом Грейвз начал приходить к нему.

Ничего не было. Они стояли в тёмных переулках на расстоянии вытянутой руки, и Криденс, ссутулившись, не поднимал глаз. Он держал в руках свои грязные листовки, протягивал по одной — и Грейвз забирал их у него — одну за одной, размеренно, как будто они оба были заводной механической игрушкой. Кто-то повернул медный ключик — и павлин распустил пышный хвост, а ворон раскрыл крылья и хрипло каркнул.

Грейвз смотрел на него и молчал. Смотрел на его губы, обветренные, в трещинках, и умирал от желания провести по ним языком. Вложить в них палец. Посадить Криденса у своих ног, притянуть лицом к своему паху, потереться о его лицо… Приложить к губам член, надавить, чтоб раскрылись… Взять его за волосы и сказать: «Будь хорошим мальчиком, открой рот».

Криденс тянулся к нему, беспомощно и жарко вздрагивал от любого касания, если рука тянулась не ударить, а приласкать: коснуться груди, провести по плечу, поправить ему узкий галстук, поправить ему волосы, снять со щеки длинную, изогнутую полумесяцем ресницу. Ради такой обыденной, будничной ласки, ради похвалы Криденс бы сделал всё. Он бы послушно сосал, он бы даже послушно подставлял зад, он бы терпел страх и стыд, только назови потом хорошим мальчиком, только скажи — «Ты молодец, Криденс, ты хорошо старался».

Грейвз думал о том, что сошёл с ума на пятом десятке лет. О том, что Криденс пахнет болью и юностью — резко, как все молодые мужчины. О том, что хочет завязать ему глаза своим шелковым шарфом и запустить руку ему в штаны. Он том, что хочет кончить ему на лицо.

О том, что никогда ничего с ним не сделает.

Он позволял себе обнять Криденса на прощание, притворяясь, что это дружеский жест. Прислонял его голову к своему плечу, поглаживал по волосам и чувствовал чужую дрожь, когда Криденс несмело поднимал руки и обнимал его в ответ.

Не смей его трогать, не смей о нём думать, ты, старый похотливый козёл, — каждый раз выговаривал себе Грейвз, возвращаясь домой. — Не смей, Персиваль, не опускайся так низко. Ты же знаешь, он беззащитен. Помани его лаской — и он согласится каждый день сосать тебе член и трахаться в переулке. Он беспомощен, он напуган. Он тебе верит. Он думает, ты его защитишь. Защитишь!.. Да тебе плевать на него, плевать на его жизнь. Ты не хочешь его защищать. Тебе хочется доломать его под себя. Чтобы было сладко, чтобы он послушно смотрел тебе в рот, слушался команд, как собачка. Что ты ему прикажешь?.. Встань на колени, Криденс. Открой рот, Криденс. Соси, Криденс. Хороший мальчик…

Персиваль ненавидел себя за каждый предлог, выдуманный, чтобы увидеться с Криденсом. За каждую встречу с ним. За свою слабость, которой он не мог противостоять. За каждую робкую улыбку Криденса, который наивно не догадывался, в каком костре Грейвз горел рядом с ним. За надежду, которую Грейвз дал ему, не подумав…

А теперь Криденс мёртв.

Грейвз смотрел на свои колени, не поднимая глаз на Серафину.

Криденс мёртв, и это он виноват. Он привёл к нему Гриндевальда. Он, своими фантазиями, своей неспособностью противостоять искушению — убил Криденса.

— Дайте мне сутки выспаться, и я вернусь к работе, — хрипло сказал Грейвз, просто чтобы не молчать, чтобы чем-то занять себя. — Надо разобрать весь бардак после Гриндевальда. Его уже начали допрашивать?.. Я начну с отчётов о последних событиях, чтобы войти в курс дела…

— Персиваль, — необычно мягким тоном сказала Серафина. — Ты ничего не начнёшь. Ты скомпрометирован. Я освобождаю тебя от должности директора Отдела магического правопорядка. Тебя ждет служебное расследование.

Грейвз поднял на неё глаза, чувствуя пугающую беспомощность.

— Но я тебе нужен, — удивился он. — Сейчас ещё больше, чем всегда. Кто будет заниматься…

— Персиваль, — она не дала ему закончить. — Если окажется, что ради дуэли с Гриндевальдом ты пренебрёг служебными обязанностями или что-то нарушил… пощады от меня не жди, — тихо сказала она.

Грейвз прикрыл глаза рукой, машинально погладил бровь.

— Прикажи отпустить меня домой, раз я не под стражей, — попросил он.

Серафина кивнула.

— Я рассчитываю на твоё благоразумие, — сказала она. — Не покидай город.

Тайны свои и чужие

От острова Блэквелл до Пятой авеню путь был неблизкий, но Грейвз шёл пешком, чтобы дать себе время подумать. Смотрел под ноги, хмурился, жевал губы.

Он был одет по-летнему, и ботинки на тонкой подошве то вязли в снегу, то скользили по укатанному тротуару. Снег налипал на брюки, они промокли, неприятно потяжелели. Прохожие оглядывались на него с удивлением. Грейвз как будто нёс на себе обрывок южного июньского вечера, из которого был бесцеремонно похищен и ввергнут в заснеженный декабрьский Нью-Йорк.

Холода Грейвз не чувствовал — день был тёплый, сырой. Океан дышал ему в затылок, перебирал некрасиво отросшие волосы ветром с Ист-Ривер. Грейвз пересёк мост Квинсборо, спустился с него в районе Первой авеню и углубился в ровный лабиринт улиц, следуя извилистым зигзагом в направлении дома: Первая авеню, 61-я Ист стрит, Вторая авеню, 62-я Ист стрит, Третья авеню…

Серафина, конечно же, была права. Она всегда была права, умная стерва. Гриндевальд, прятавшийся на самом видном месте, под личиной её правой руки — это был не просто щелчок по носу магическому сообществу, это была издевательская звонкая оплеуха. Кто-то должен был за это ответить. За всё. За гибель не-магов, за обскура, за нарушение Статута о Секретности, которое лишь чудом не привело к новой войне с не-магами.

Кто-то.

Тот, чья работа была — защищать безопасность магов Америки.

Даже странно, что ему было ничуть не жаль карьеры, репутации, доброго имени. Подумаешь — потерял должность. Подумаешь — загубил себе жизнь, такую красивую, правильную жизнь, что хоть сейчас оформляй в рамочку. Последний прямой потомок знаменитого Гондульфуса Грейвза, одного из двенадцати первых авроров. Сын уважаемых родителей, лучший выпускник факультета Вампуса 1902 года, прекрасный аврор, прекрасный начальник отдела расследований, лучший, выдающийся, успешный во всём, за что брался.

Он расчётливо шёл к вершине плечом к плечу с Серафиной. Она ещё в школе говорила, что хочет стать президентом. Над ней подтрунивали все, кроме Персиваля. Он видел, что эта — станет, если её поддержать. И он поддерживал. Помогал устранять соперников, когда дорвался до поста начальника Отдела внутренних расследований и вовсю пользовался служебными полномочиями, снабжая Серафину информацией. Прикрывал, если она допускала промах, поддерживал её голос на Совете… У них обоих был хороший старт и большие амбиции. Они всегда были союзниками. Союзниками они и остались.