Как взрослые
Шрифт:
— Спасибо, что разрешила. — Готова поклясться, в этот момент он зарылся пятерней в свою многострадальную шевелюру.
— Кость, ты только что опять взлохматил себе волосы, да?
— Да… я так предсказуем?
— Нет, что ты! — улыбнулась, потому что именно это мне в нем и нравилось — постоянность, предсказуемость. Кирилл был другим — непонятным, переменчивым и угадать его настроение подчас было просто невозможно. Когда-то я восхищалась таким его качеством, а сейчас радовалась, как ребенок, предсказуемости Кости.
— Ой, Кость, прости… Я совсем забыла, — спохватилась, — мы же договаривались… о личном пространстве,
Теплая рука неожиданно легла мне на плечо, пальцы легко пробежались по предплечью.
— Ничего, иногда можно… нарушить.
— Я в темноте, как слепой котенок, совсем ничего не вижу, — от напряжения слова прозвучали неуверенно и гулко.
— Необязательно видеть, в темноте остальные чувства обостряются и вполне заменяют зрение. Слепые люди удивительно зорки.
— Не знаю, я чувствую себя совершенно беспомощной, это немного пугает.
Я слышала дыхание Кости совсем рядом, и хоть он и убрал руку с моего плеча, кожа в том месте приятно покалывала.
— Не бойся, закрой глаза и прикоснись ко мне. — Его голос лился не спеша, как горный ручеек, но, тем не менее, заставлял прислушиваться. Я нерешительно протянула руку и почувствовала гладкость его кожи. Ощущения ошеломили меня. — Что ты чувствуешь, не видя глазами, а только ощущая ладонями?
Я провела ладонью по его руке, до локтя. Потом стремительно направилась вверх по маршруту, достигнув шеи, пальцы коснулись щеки, зарылись в волосах.
— Тепло, совершенство линий, — шепотом произнесла, плавно спустившись к щеке и замерев там. Опасно близко находились манящие губы — то запретное, к которому прикоснуться означало капитулировать. — Вот если бы здесь было светло, то обязательно нашла бы какой-то изъян, оспинку, шрамик или еще что-нибудь за что зацепился бы взгляд, это навеяло бы какие-то мысли, воспоминания.
— А так под твоей ладонью только я, — он произнес это своим глубоким, насыщенным голосом и ладонь невольно потянулась к запретному плоду — губам.
— Только ты, — задумчиво произнесла, вырисовывая причудливые узоры на приоткрытых желанных губах.
— Вот видишь, и не страшно уже. — Он убрал мою ладонь со своего лица и отодвинулся.
Мало… Ничтожно мало… Как же он не чувствует, что мало?.. Больше, надо больше. Воздуха, ощущений, прикосновений, темноты… Его… Меня…
«Прикоснись ко мне!» — хотелось закричать.
— Когда-то давно, — тоном рассказчика начал Костя, в то время как я собирала себя в кучу от нахлынувших чувств, — наверное, в прошлой жизни. Кирилл пришел домой с загадочной улыбкой на лице. До сих пор помню тот день. Я сдал на «отлично» первый экзамен на первой в жизни сессии в универе и хотел наконец-то выспаться, но он не дал мне такой возможности. Всё смотрел на меня и улыбался так, что меня это стало раздражать: чему он так радуется? Я спросил. — Костя глубоко вздохнул и продолжил: — Он сказал, что ты только что отдала ему всю себя, последнее, что не принадлежало ему. И он чувствует себя первооткрывателем. А ты… с этого дня принадлежишь ему по праву и телом, и душой.
Я долго думал тогда: каково это, заниматься сексом с любимой? И осознавать, что ты первый. Глупости, конечно. Просто вспомнилось что-то.
Я молчала. Не знала, что ответить. А потом нашла в темноте его руку, легко прикоснулась.
— Дело не в том, первооткрыватель ты
или нет. А в том, что ты первый, в любом случае, потому что любимый. Всё остальное условности и глупости. Страхи, сомнения, комплексы плотно сидят в черепной коробке. Захочешь — будешь первым во всем, заставишь забыть, кто был «до» и сделать так, чтобы не было неопределенного «после».Костя легко сжал мои пальцы.
— Нет, ты не совсем права. Бывают мгновения, когда сетуешь на свою судьбу и задаешь один вопрос: почему? Кирилл мог быть первым во всех смыслах, а я никогда не смогу даже в каком-то одном.
— Кость, у тебя был роман с печальным концом, да?
— Еще скажи: без хэппи-энда, — усмехнулся Борисов. — Нет, я долгое время любил, да и сейчас…
— Прости, я не знала, тогда бы не полезла к тебе, да и брак этот дурацкий… — начала оправдываться, но руку отдергивать не стала, зацепившись за Костю, как корабль за якорь, не пускающий его в бушующее море.
— Вот именно — дурацкий… — в сердцах воскликнул Костя, и я действительно испугалась.
Вдруг больше не будет ничего… Совсем. Завтра вернусь в пустоту своей квартирки, стану греть руки об кружку с чаем, уволюсь с работы, снова начну курить (странное дело — я совершенно забыла об этой своей вредной привычке), буду пялиться на фото с Кириллом, лелеять воспоминания. Без Кости. Хорошо или плохо? Иначе.
— Нет! — вырвалось у меня.
— Что «нет»?
— Я не уйду, не хочу. Эгоистично, но я хочу остаться, можно?
Он улыбнулся! Я почувствовала кожей его улыбку, ворох мурашек пробежался по позвоночнику, и мне стало зябко и тепло одновременно. Что-то невероятное творилось со мной. Я не могла идентифицировать свои ощущения. В программе произошел сбой. И где-то в глубине мозга загорелась красная лампочка, предупреждая об опасности. «Осторожно! Неизведанная территория!»
— Никто тебя не гонит, Рита, — прошло мучительно долгое мгновение, прежде чем он прикоснулся ко мне. Плавно повторяя изгибы, его рука двигалась к моему горящему лицу. И я понимала, что имел в виду Костя: в темноте каждая точка соприкосновения, каждый из органов чувств, лишившись основного источника информации, работал на полную мощность. На пределе человеческих возможностей.
Мне казалось, что я мягкая глина в руках талантливого скульптора. Костя творил меня из податливого материала: каждый изгиб, черточку, линию. Совершенствуя созданное и творя новое. Он словно вдыхал в меня жизнь, мрачные мысли и воспоминания, как пугливые птицы, разлетелись.
Теперь уже он нашел мои губы, поймал кончиками пальцев — инструментом творца — мое рваное дыхание. Похоже, результатом своей работы он остался доволен и продолжил свое занятие — создание совершенства из несовершенной земной женщины.
Его руки путешествовали вдоль моего тела, вырисовывая новые и новые грани, надавливая на все возможные точки, пуская ток в кровь.
— Сон, пусть это будет сладкий сон, — несвязно пробормотал, и через мгновение я оказалась обнаженной.
— Реальность, пусть это будет прекрасная реальность, — взмолилась я.
Костя услышал мой зов и сразу же откликнулся на него. Сжал в объятьях до хруста, до отчаяния… И припал к шее, теперь осязая, творя меня уже губами. Когда его губы нашли мои, что-то замкнуло, мир содрогнулся, опасно накренился и полетел к чертям.