Камень власти
Шрифт:
Что касается Марии Гамильтон, то и она наследила в личной жизни великого реформатора. Себе государь позволял многое. Однако узнав о ее связях с французской разведкой, приказал казнить даму сердца и при всем честном народе, взобравшись на эшафот и подняв голову за волосы, пояснял простодушным россиянам, как устроена внутри человеческая шея.
С детства наслушавшись подобных историй, Шувалов давно перестал уважать Петра. Не человек он был вовсе. А если и человек, то какой-то странный. То ли без сердца, то ли без головы. Одна голая сила. И этой силой царь так закрутил страну, что хлебать — не расхлебать кровавого варева на сотню
На крыше вольных каменщиков сдувало сильными порывами ветра. Обнаружив более или менее ровное место за часами, все двенадцать выстроились в круг и сцепили руки. Колбы были поставлены в середине. Между ними Иван Иванович положил пентакль. Оставалось ждать, пока молния шибанет в него, на что надежды было мало, потому что часовая башенка экранировала.
Однако опасения оказались напрасны. Металл пентакля притягивал электрические разряды. Он светился в темноте, и даже сквозь плотные струи дождя Шувалов видел, как вспыхивает его неестественно белый глаз. Не успели каменщики совершить 12-й круг по часовой стрелке вокруг колб с головами, как сильнейший удар молнии сотряс здание. Казалось, Кунсткамера должна развалиться на куски, но, открыв глаза, люди обнаружили, что дом стоит на месте, а вот с головами творится нечто странное.
Синевато-зеленое сияние исходило от пенкаля. Он приподнялся в воздухе на локоть выше колб и из него к ним тянулись длинные светящиеся корни, заставлявшие склянки гореть безжизненным электрическим светом. Вместе все три предмета образовывали магический треугольник, и в нем… мертвые головы жили, двигались, смаргивали спирт со слипшихся ресниц и шевелили губами.
Это зрелище пригнуло собравшихся к крыше сильнее любого дождя с громом и молниями. Никто не отваживался подняться на ноги. В этот момент Иван Иванович заметил, что на салфетке, которую он предусмотрительно вынул из кармана, расплываются темные пятна. Нацарапанные Брюсом иероглифы обретали цвет, превращались в обычные буквы…
— Скажите нам, благородные терафимы, — начал фаворит, машинально повторяя написанное, — кто станет следующим местоблюстителем российского императорского трона…
«Местоблюстителем? Вот это новость! — Успел подумать Шувалов. — Разве государи одевают корону не по праву?»
— … в ожидании прихода Царя Мира? — дочитал он текст до конца.
«Ага, — хмыкнул фаворит. — Доигрались! Мы ждем Мессию. Машиах пришел…»
Головы несколько мгновений переваривали сказанное — все-таки это были лишь электрические игрушки и ждать от них быстроты реакции не приходилось — а потом затараторили.
— Мужчина, — сказал Вилим, с вызовом глядя на свою соседку.
— Женщина! — Взвизгнула Мария Гамильтон.
— Мужчина! — Повысил голос Монс.
— А я говорю, женщина. — Гамильтон сверкнула выцветшими глазами.
— Петр! — Взвыл любимчик императрицы.
— Екатерина, — поджала губы фаворитка царя.
«О чем они? — Мучительно соображал Шувалов. — Может, у них мозги испортились? Болтают о своих временах. Тогда так и было. Сначала Петр. Потом Екатерина».
— Петр!
— Екатерина!
— Мужчина!
— Женщина! — Доносилось из колб.
Все собравшиеся стояли в замешательстве. Страх, а с ним и торжественность момента пропали.
«Чертова рухлядь! — Думал Шувалов. — Если они и раньше так предсказывали будущее, то не удивительно,
что у нас чехарда на престоле…»— Мужчина!
— Женщина! — Разорялись головы.
— Шлюха!
— Неуч!
— Тихо!!! — В голос закричал на них Роман Воронцов. У него первого не выдержали нервы. — Отвечайте, а то вышвырнем из колб.
Головы захлебнулись и обиженно уставились на него.
— Сначала Мужчина, потом Женщина, — презрительно процедил Монс.
— Согласна, — пискнула Гамильтон. — Мужчина недолго. Женщина до конца века.
— Согласен, — кивнул Вилим, и оба замолчали.
Свет погас.
Иван Иванович долго шарил по крыше в поисках пентакля. Но ни его, ни салфетки с письменами не было. Последнюю мог унести ветер. Что же касается металлического предмета, Шувалов решил, что он вернулся к своему прежнему хозяину. «Хорошо, что в следующий раз, когда придется вопрошать о судьбе престола, к Брюсу поеду уже не я. — с облегчением думал фаворит. — Смерть дает некоторые преимущества… И все же, о какой женщине так спорили головы?»
«Сорвалась с полонеза в присядку», — думала графиня Брюс, спускаясь по желтой мраморной лестнице Летнего дворца. Ей хотелось выйти в сад и проветриться. Прасковья Александровна считала себя виновницей случившегося. Нет, ей и в голову не приходило, что Като может надолго связаться с этой гвардейской сволочью. Она хотела просто развлечь подругу. Только и всего!
В начале осени часто собирались к обеду у великого князя. Возле Царского Села были разбиты лагеря. Однажды в громадной зеленой палатке Петр Федорович закатил трапезу на 40 персон. Завесы у входа не опускали. Его высочество и голштинские генералы сильно курили. Порывы ветра выносили клубы сизого дыма вон.
«Где он берет такой мерзкий дешевый табак?» — думала Прасковья Александровна, у которой сразу же разболелась голова. Разговор шел по-немецки, и она часто теряла нить беседы.
— Я с трудом понимаю, о чем речь, — шепнула ей графиня Нарышкина.
— Терпите, душенька. — Брюс сделала над собой усилие и улыбнулась. — К счастью, вы достаточно хорошенькая, чтобы позволить себе ничего не смыслить.
— Говорят, у него даже генералы из прусских сапожников, хорошо, если из унтер-офицеров, — тихо заметила Нарышкина, бросив неприязненный взгляд на наследника.
— Кто говорит?
Графиня побледнела.
— О, нет. Вы напрасно так подумали. Лева никогда не мог бы сказать такого. Я слышала это от…
«Глупая гусыня. Научилась бы хоть язык держать за зубами, — вздохнула Брюс. — Болтает где попало, а потом спохватывается, что с ее мужем могут поступить круто. Да и поделом, будет знать, чего при жене брякать».
— Что-то я не вижу за столом великой княгини, — сказала графиня, чтоб переменить тему разговора. — Да и Понятовский какой-то хмурый, ничего не ест. Вы не находите?
— Ой, что вы, — зашептала Нарышкина. — К счастью для себя, вы опоздали и не видели этой стыдобищи. Ее высочество выбежала в слезах.
— А что такое? — Встревожилась Брюсс.
— Его высочество уже в начале обеда были весьма хороши и провозгласили тост за графиню Елизавету. Великая княгиня не стала пить. Тогда он потребовал, чтоб она пила здоровье его любовницы. Ее высочество, конечно, отказалась и хотела уйти…
— Какой ужас! — Вырвалось у Брюс.
— Слушайте дальше. Он догнал ее схватил за руку, подтащил к Понятовскому…