Камень во плоти

– Спасибо, брат, – шепнул он, обнимая его.

Потом повернулся – и снова остановился.

– Ты хоть раз его встретил? – спросил он.

Джекоб вновь ощутил, как золотой глаз Хентцау выискивает в его лице сходство с отцовским.

– Нет, – ответил он. – Никогда.

Уилл кивнул, и Клара взяла его за руку, но это не он, а Джекоб смотрел на нее неотрывно, когда его братец приложил ладонь к зеркалу.

И они исчезли, и Джекоб остался один и видел уже только самого себя в неровном темном стекле. Самого себя – и воспоминание кое о ком еще.

Лиса ждала там же, где он ее оставил.

– Какова была цена? – сухо осведомилась она, следуя за ним к карете.

– Цена за что?

Джекоб распряг лошадей. Придется отдать их Хануте взамен за вьючную лошадь, которой он лишился. Остается надеяться, что у гоилов его кобыла попала в хорошие руки.

– Какова была цена за твоего брата?

Лиса сменила облик. На ней снова было ее рыжее платье. Ей оно куда больше к лицу, чем все наряды, что она носила в городе.

– Не думай об этом. Цена уже уплачена.

– И чем же?

Просто она слишком хорошо его знает.

– Говорю же тебе. Уплачена. Как там карлик?

Лиса мотнула головой в сторону пристроек:

– Собирает свое золото. Там и за три дня не управиться. А я-то так радовалась, что дерево его вонючей пыльцой обсыплет. – Она глянула на небо. Снова пошел снег. – Ну что, не податься ли нам на юг?

– Может быть.

Джекоб сунул руку под рубашку и нащупал отпечаток моли у себя на груди.

Быть может, тебе остается всего лишь год.

Ну и что? За год мало ли что можно отыскать. В этом мире на всякую напасть найдется свое снадобье.

Между зеркалом и книгой

От автора

Неужели и правда прошло уже больше двенадцати лет с тех пор, как я написала первые фразы «Чернильного сердца»? Помню, я тогда сказала себе: «Ладно, это будет история для заядлых книгочеев. Я напишу ее для тех, кто, подобно мне, не может жить без печатного слова. Пусть эта книга станет признанием нашей неодолимой зависимости».

Когда я собирала материал о маниях, связанных с книгами, о коллекционерах, переплетчиках и книгоубийцах, мне и в голову не могло прийти, что скоро этой историей будет зачитываться весь мир и она заразит книгочейским вирусом даже тех, кто раньше не признавал книг! Самое драгоценное из того, что принесло мне «Чернильное сердце», – множество писем, где дети и взрослые рассказывают, как Чернильный мир подтолкнул их обратиться к чтению, а нередко даже и к писательству. Что может быть отраднее для сердца сказочника, чем такие признания? В Чернильном мире я провела семь лет. И это притом, что первоначально хотела написать всего одну-единственную книгу! Но моя история повернула все иначе.

Этому тоже научили меня чернильные книги: истории развиваются так, как им самим угодно, а писаки вроде меня или Фенолио знай строчат под их диктовку.

Тем временем вот уже пять лет я странствую по другому миру. По крайней мере, сначала мне казалось, что он другой. Ведь проводником туда послужила вовсе не книга, а зеркало. Но чем дальше заводят меня его тропы, тем более узнаваемыми становятся следы на них и тем больше я укрепляюсь в подозрении, что это тот же самый мир, куда я последовала в свое время за Сажеруком и Фенолио. Собственно, ничего удивительного. Ведь разум и сердце, которые зовут меня в путь, все те же. Просто с тех пор минуло несколько столетий. Чернильный мир состарился или, лучше сказать, помолодел, ведь он приблизился к нашему…

Что, если однажды Джекоб Бесшабашный наткнется на руины крепости Змееглава? Или встретит одного из потомков Сажерука в корчме Альберта Хануты «У Людоеда»? Как интересно! А Волшебные Языки, откуда они появились в нашем мире? Может, кто-нибудь пронес сквозь зеркало какую-то магическую вещицу, а Орфей, Дариус и Мортимер заразились ее волшебством?

Так много загадок. Так много приключений. А все началось больше двенадцати лет назад. И надеюсь, впереди меня ждет еще столько же. Но нет, я вовсе не хочу слишком многого. Когда бы это литературное путешествие ни закончилось, оно было и остается увлекательнейшим приключением!

Орфей

Дождь. Каждый день дождь. И стужа! Орфей удивлялся, как это чернила еще не замерзают. Каждое утро Халцедон сетовал на ревматизм в суставах и стонал, очиняя ему перья. Впрочем, на самом деле стеклянный человечек просто отлынивал от работы. Слыханное ли дело: ревматизм в стеклянных суставах?

Тирола… Это название звучало так многообещающе, когда Орфей, замерзший до полусмерти, впервые ступил на ее земли! Но королевство оказалось на поверку таким же унылым, как и здешняя погода. Замок короля не очень-то заслуживал именоваться замком, да и королевский титул звучал льстивым преувеличением для сущеглупого правителя Тиролы. Подданные за глаза звали его Сигизмундом Чокнутым. Большинство из них не видели на обеденном столе ничего, кроме черствого хлеба и вонючего сыра, да еще самогона, которым они упивались в своих угрюмых горных хижинах, спасаясь от холода.

К счастью, среди местных жителей имелась горстка относительно состоятельных. Почти год Орфей перебивался тем, что преподавал в столице дочери одного суконщика, тешившего себя честолюбивыми мечтами выдать ее замуж за какого-нибудь магната. Девица прикусывала себе от усердия зубами язык, корябая собственное имя.

Ах, какая тоска! И какая вопиющая растрата его дарования! Но хотя бы в одном Орфей был уверен: здесь, среди угрюмых гор, где он, голодный и с обмороженными ногами нашел пристанище, слова Фенолио не имеют никакой власти. И доказательством тому существа, населяющие леса и ущелья Тиролы: истуканды, муггенштутцы, нёргеллы… косматые кобольды, чье имя никто не дерзал произнести… пауки-людоеды, какие-то животные, похожие на диких козлов… Обо всей этой нечисти в книгах старика нет ни единого слова. Орфей знал наверняка. В конце концов, ведь «Чернильное сердце», книгу, благодаря которой он очутился в этой глуши, он знал наизусть.

Нет. Эти горы не принадлежат Фенолио, хотя старик, возможно, взялся бы доказывать обратное. Ведь в своем беспредельном честолюбии он почитает себя творцом всего этого мира. Но придет день, когда он, Орфей, научит его уму-разуму. О да, всенепременно. Вот только, к несчастью, средь этих гор и его собственным словам нелегко обрести жизнь.

С тех пор как обосновался здесь, Орфей исписал себе пальцы в кровь. Но все, что ему удавалось вызвать к жизни, было бледным и худосочным, словно ледяной ветер выхватывал и уносил из его строчек самые важные буквы.

Брунек… Столица Тиролы, где Орфей обретался в двух до неприличия обшарпанных комнатенках, пожалуй, поместилась бы вместе с городской стеной в зал для приемов во дворце Змееглава. Заезжие комедианты, купцы и солдаты рассказывали о том, как прекрасно обернулись дела нынче в Омбре: Черный Принц договаривается о мире с вдовой Змееглава… Виоланта с недавних пор получила прозвание Добрая, поскольку заложила свои бриллианты, чтобы накормить бедняков… Определенно, она слишком много времени провела в обществе этого прекраснодушного глупца Мортимера!