Камероны

– И как оно вам нравится?

– Очень даже, только я еще не была на воде.

– Я люблю море, – сказал он, и Мэгги заметила, как под влиянием чувства краска прилила к его щекам. Она еще ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь так произносил слово «люблю».

На этом все и оборвалось – больше им нечего было друг другу сказать. Он стоял в воде, сознавая, что раскрыл душу чужому человеку, а она никак не могла придумать, какой бы еще безыскусный вопрос ему задать. Вода то подкатывала к его коленям, то откатывала, время от времени захлестывая юбочку. А Мэгги любовалась его красивым тонким лицом, его орлиным профилем, прямым крупным носом – такие, наверно, бывают у лордов.

– А почему вы стоите в воде? – вдруг спросила она. – Вы, должно быть, до смерти закоченели.

Вот это было хорошо. Это прозвучало безыскусно и естественно нарушило молчание. Простая истина: он закоченел.

– Угу. Сейчас выйду. Все равно уточек тут больше нет.

Она удивилась, какой он оказался высокий, когда подошел к ней. Между ними снова легла тишина. Ему хотелось надеть носки, но он стеснялся, и они продолжали стоять у корзины с морскими уточками. Он пнул ногой корзину.

– Правильнее называть их «морские гуси».

– Вот как.

– В старые времена считали, что гуси произошли от этих уточек.

– Смешно даже подумать, чему люди верили.

В корзине больше не на что было смотреть, а про морских уточек Мэгги никакого безыскусного вопроса придумать не могла. Она указала вдаль за Мори-Фёрт.

– А там что?

Он снова посмотрел на нее, чтобы удостовериться, всерьез ли она спрашивает.

– Как что? Нагорье.

Горы в эту минуту выглядели изумительно. Большие кучевые облака скользили по ним, и нижние склоны из ржаво-бурых становились темными, с мягкими бархатными переливами.

– Правильнее – горы Кромарти, – с чувством сказал он и поймал на себе ее взгляд. – Мою семью прогнали оттуда, точно скотину с поля. По указу об очистке земель в Нагорной Шотландии.

На одном из склонов словно брызнули ярко-зеленой весенней краской – это какой-то уцелевший фермер вспахал поле и посеял пшеницу.

– Они перебрались сюда и умерли. Насмерть замерзли. – И он снова покраснел от сознания, что столько наговорил о себе первой встречной. – Надеюсь, человеку можно одеться?

– Ах, извините, пожалуйста.

Она зашла за дюну и стала ждать. В Питманго мужчины мылись в бадье в общей комнате перед очагом, а этот при посторонних даже носки не смеет надеть. Она ждала и ждала и наконец вышла из-за дюны и увидела, что он идет по берегу в сторону, противоположную Стратнейрну. Значит, с ней уже было покончено.

Дюны по крайней мере на четверть мили тянулись вдоль моря. И он шел по ним ближе к морю. Если же побежать по склонам, обращенным к суше, то она обгонит его и будет ждать там, где берег заворачивает и дюны кончаются. И она побежала. Ноги ее зарывались в песок, она спотыкалась о камни, но продолжала бежать, стараясь не пыхтеть, чтобы он по ту сторону дюн ничего не услышал; она понимала, что доберется до цели много раньше него и уже не будет задыхаться, когда он выйдет из-за последней дюны.

Увидев ее сейчас, во второй раз, он испугался еще больше, чем в первый. Смотрел на нее и ничего не понимал. Несколько раз раскрывал рот, хотел что-то сказать и снова закрывал. Он наверняка слышит, подумала Мэгги, как стучит у нее сердце.

– Вам в другую сторону, – сказал он наконец.

– В другую сторону?

– Стратнейрн в другой стороне, мисс.

– Но я могла бы поклясться…

– Нет.

Он поставил плетенку на одно плечо, потом на другое, потом на голову, потом на одно колено, потом на другое – он понимал, что выглядит глупо, и злился.

– Я никогда еще не видела мужчины в юбочке.

Тут уж он совсем разозлился.

– Самые разные люди носят юбочки, – сказал он, точно она это оспаривала. – Там, наверху. – Он кивнул в направлении гор Кромарти и всего, что лежало за ними. – А это – армия, – добавил он.

Она не поняла.

Она пошла по берегу в сторону, противоположную Стратнейрну, так же естественно, как если бы шла к себе на Ловатт-стрит, – и он зашагал с ней рядом.

– Армия?

– Я служил в армии, в Камероновых высокогорных стрелках. – Видимо, воспоминание об этом вызвало у него прилив горечи. – А потом меня списали и отправили домой в чем был.

– По крайней мере это ничего вам не стоило.

– Это все, что у меня есть, понятно вам? – Он покраснел от смущения, но и от злости тоже. И чтобы все стало совсем уж ясно, добавил: – Я никогда не мог заработать столько, чтобы купить себе что-то другое. Теперь вам понятно?

– Там, откуда я родом, у мужчины всего один костюм, который служит ему всю жизнь. В нем и в гроб кладут.

Он с недоверием посмотрел на нее. Берег перерезала старая каменная ограда. Он перешагнул через нее и, очутившись на другой стороне, только было хотел распроститься с Мэгги, но она протянула ему руку, он посмотрел на нее и на ее руку, взял за пальцы и помог перелезть. При этом несколько морских уточек выпало из корзины на песок. Мэгги быстро опустилась на колени, чтобы их подобрать.

– Оставьте, леди не пристало этим заниматься.

Теперь оба стояли на коленях, и лица их почти соприкасались. Она обратила внимание на его руки, упершиеся в песок, – они были сильные и в то же время длинные, белые, с тонкими пальцами, совсем не похожие на широкие, черные лапищи жителей Питманго. Она понимала, что ее собственные руки выглядят грубее. Теперь настал ее черед быть откровенной, и она, как умела, выложила все напрямик:

– А я вовсе не леди.

Он взглянул на нее неприкрыто подозрительным, недоверчивым взглядом, сомневаясь и в то же время веря ей. А ведь он ничего не умеет скрыть, подумала она, его этому никогда не учили. В шахтерских же поселках это искусство познают с малых лет.

– Я сама зарабатываю себе на жизнь. Я из трудяг.

Он окинул ее взглядом – хороший твидовый костюм, шапочка, какие носят на Нагорье, узкие кожаные ботинки, полотняная сорочка в оборочках – и прикусил губу. Она поднялась с колен.

– А как вы готовите ваших уточек?

– Лучше вам и не знать, уж очень это отвратительно.

– Ну, у меня трудно вызвать отвращение.

– Хорошо. – Он решил ее отпугнуть. Достал из-за пояса юбочки нож и одним ударом перерезал ножку моллюска, затем содрал жесткую, как кора, кожу, обнажив мясо под ней. – Мы их варим в морской воде, а потом едим – уж больно мы голодные.

– Понятно.

– Просто подыхаем с голода.

Она понимала, что самое лучшее промолчать.

– Их еще называют омарами бедняков. – Щелкнув, он закрыл нож и зашагал дальше по берегу – она за ним. Услышав ее шаги по гальке, он обернулся. – Так что я – бедняк.

Быка надо было брать за рога – сейчас или никогда.

– Голод чему хочешь научит, – сказала Мэгги. Он посмотрел на нее совсем уже другим взглядом, и она это почувствовала. – А «пуртиз» [5] не преступление. В «пуртиз» ничего позорного нет, если стараешься из нее выбиться.

5

Шотландское слово, означающее «бедность»