Канарский грипп

— Мне повезло, — констатировал Брянов и подвигал бровями, потому что над переносицей, куда целило дуло, стало щекотно.

И дуло стало отдаляться от него, а потом и вовсе отвернулось в сторону. Старик убрал свой профессиональный инструмент, снабженный глушителем, под пиджак, за пазуху. Он был верен себе и захватил с соседнего стола свое послание.

— На всякий случай предупреждаю вас, — добавил он, — библиотеки — не самые опасные места. Картинные галереи куда опаснее. Надеюсь на скорую встречу с вами.

Он вновь поднялся и двинулся к дверям.

«Значит, она все-таки жива», — с облегчением подумал Брянов в настоящем времени и потому решил, что это мысль самого Пауля Риттера.

Оставшись один, он поразмышлял над тем, что мог получить пулю если не в лоб, то в затылок еще при первом визите этого «стража ворот». «Ваша деликатность делает Вам честь…» Расстегнув ворот сорочки и помассировав шею, Брянов подумал, что все-таки хорошо быть воспитанным человеком. «…Будьте внимательней с книгой великого поэта». Да, это лучший способ отвлечься… Как намекал старик? «…Там, где он не был, но куда мечтал попасть».

«Чистилище!» — осенило Брянова, и он, как ястреб, вцепился в «книгу великого поэта».

Все сошлось! Под первой же строкой песни Первой Дантова «Чистилища» — «Для лучших вод подъемля парус ныне», — было выведено тонким карандашом только одно слово: «Eredjeni».

Он вспомнил. Это была открытка с видом Стамбула: уютный квартальчик неподалеку от Айа-Софии, двухэтажная гостиница в стиле времен султана Сулеймана Великолепного. Кто принес эту открытку — Элиза или он сам?.. Неважно! Они сидели за ужином в каком-то ресторанчике. Она посмотрела на эту открытку, потом посмотрел он — всего одна минута жизни… Потом они помечтали, что когда-нибудь непременно остановятся на денек-другой в гостинице, которая называлась «Eredjeni»… «Эреджени».

Брянов внимательно перелистал обе части — «Чистилище» и «Рай», — но никаких добавлений не обнаружил. Значит, одно это слово было необходимым и достаточным.

«Вот теперь пора!» — скомандовал себе Брянов. Он по-варварски, ногтем, затер тайное слово, вышел из сумрака, сдал книги и покинул Музей морских путешествий.

Карта показывала, что до Calle Barbero гораздо ближе, чем до гостиницы, и Брянов решил не терять время.

Путь, однако, оказался дольше, чем он предполагал. Дважды он упирался в водные тупики, оказываясь у края зеленоватой мути. Здесь отчетливо представлял он судьбу своего предшественника. Во втором таком тупике он даже постоял и подумал, а стоит ли теперь вообще идти в гости к этому вооруженному со времен Муссолини старику… Вдруг на этот раз тому не понравится какой-нибудь рефлекс, вдруг старик передумает или в самом деле все забудет и даже перепутает его, Брянова, с тем, кого он отправил на дно какой-то из этих улиц.

Пока Брянов тревожно размышлял, издалека, резко усиливаясь между стен, донеслись звуки сирены, потом на стенах вдали замелькали мутно-красные отсветы — и наконец в тот самый канал, на краю которого с гамлетовскими мыслями стоял Александр Брянов, выскочил катер с красным крестом на борту.

От сирены Брянов едва не оглох, а спустя пару мгновений едва не оказался мокрым по пояс. «Скорая помощь» с докторами, одетыми в нечто напоминавшее спасжилеты, пронеслась мимо него, подняв мощную волну.

Брянов отскочил назад и, спасшись от цунами, решил-таки идти в гости.

Сирена затихла сразу за поворотом, и Брянов, попав на то место, увидел: катер остановился у маленького изящного мостика, перед домом, имевшим номер 17…

Он хотел было двинуться дальше, но передумал: его, Брянова, было хорошо видно изо всех окон.

И вдруг из двери подъезда повалили наружу какие-то люди, быстро заполнившие крохотную набережную, а вслед за ними появились и врачи с носилками.

На носилках белым было покрыто тело — целиком, с головы до ног.

Брянов содрогнулся.

Когда носилки стали спускать вниз, на катер, белое сползло с лица умершего… и Брянов уже не содрогнулся, а только положил руки на прохладные перила моста. Когда катер отчалил, Брянов спустился к жителям дома, горестно смотревшим вслед катеру.

— Простите меня, синьора, что с ним случилось? — прошептал он, пристроившись рядом с пожилой дамой.

Она сразу повернулась к нему и всплеснула руками:

— Инфаркт! Синьор Клейст был самым старым и самым уважаемым человеком в нашем доме. Девяносто один год, подумать только!

— Он берег здоровье, — невольно проговорил Брянов.

— Вы знали его? — удивилась дама. — Давно?

— Нет, что вы, — спохватился Брянов. — Случайно разговорились на улице… «…года за три до войны», — хотел он добавить, но сдержался и скрепя сердце пристально посмотрел даме в глаза.

Портье в гостинице «Гориция», когда подавал ему ключ от номера, очень удивился, что не запомнил нового жильца, появившегося в его смену.

Брянов поднялся к себе, там, не раздеваясь, опрокинулся на постель и решил, что надо как можно скорей запоминать Венецию только как часть тайного цифрового кода — и еще попросить судьбу о том, чтобы весь этот код разом забыть и однажды попасть в этот город вновь — человеком, а не тенью, вызванной чьим-то недобрым заклинанием из царства мертвых… Просто самим собой.

Он нашел в себе силы подняться, включил телевизор — на экране запестрела, вращаясь, какая-то викторина, и под аплодисменты замелькали опять какие-то разноцветные цифирки.

Взяв мобильный пульт, он сделал то, что предписал ему сделать человек, появившийся на пороге его квартиры с билетом на самолет, улетавший в Милан вечером того же дня. Того высокого остроносого блондина он назвал для удобства «Павловым-2». «Павлов-2» дал последнюю инструкцию: следующий пункт назначения указывать как станцию телевещания.

Он повозился с пультом и разыскал на экране стамбульского диктора.

Человек, выражением глаз напоминавший киборга, появился через четверть часа, забрал паспорт Брянова и вскоре вернулся с турецкой визой и билетом на «боинг».

Когда Брянов протянул венецианскому портье ключ от номера, тот посмотрел на него с недоуменной улыбкой…

Завтракал Брянов уже в Стамбуле и — без коньяка.

На берегах Босфора он почувствовал себя куда свободнее и решил не торопить события, а для начала показать Константинополь если не себе — все равно предстояло забыть все его красоты и чудеса, — то хотя бы Паулю Риттеру, некогда мечтавшему попасть в столицу Византии вместе со своей возлюбленной. Брянов смутно надеялся, что в обмен на это путешествие по городу душа Пауля Риттера поделится с ним какими-нибудь тайнами и даст прямые ответы на самые актуальные вопросы: что делать и кто виноват.

Еще в Венеции он хотел было набрать телетекстом название заветной гостиницы, но, даже не слыша голоса Пауля Риттера, ясно осознал, что это будет непростительным предательством.

Утром он очень обрадовался, увидев на туристской схеме, что от гостиницы, где его поселила фирма «Павлов и К°», до «Эреджени» всего минут пятнадцать ходьбы.

Он поступил как бывалый конспиратор, уходящий от «хвоста», сделав многочасовой и многокилометровый крюк с заходом на азиатский берег и посещением Галатасарая, на высотах которого он заметил, что взирает на Золотой Рог и великий город, войдя в роль лермонтовского Демона.