Капкан для белой вороны

Я прибавила шаг, идти было совсем недалеко, но все относительно и короткое расстояние между восьмым и вторым подъездом показалось мне дальше дороги в Китай и обратно. На клумбах густо стелилась петуния, ее аромат в ночные часы был особенно острым, тревожным… Я поглубже засунула руки в карманы и припустила бегом. И сразу же услышала, как там, за мой спиной, тоже побежали.

Дверь подъезда была совсем рядом, я уже касалась ее рукой, нашаривая в кармане ключи. Где же они, где, черт возьми? Ключей не было. Я забыла связку у Сидорова! Дверь не откроется, такого близкого и легкого спасения не будет.

Что делать? Стучать в ближайшее окно? Я уже занесла ногу за низкую ограду палисадника, как чьи-то руки спокойно и уверенно опустились на мои плечи. Раздумывать было некогда, уцепившись за толстый сук боярышника, ударила нападавшего ногой, тяжелая рифленая подошва попала точно в коленку. Я уже поднимала голову, чтобы рассмотреть злодея, как он, сдавленно охнув, вцепился в шнурки моего капюшона и стал тянуть их на себя. Глаза снова уперлись в темноту, затянутый натуго капюшон лишал меня даже минимального обзора.

Махая руками, я кажется задела его по лицу, я кажется даже оцарапала его, но ничего не помогло. Я и охнуть не успела, как горло сдавила железная клешня. Ужас, бездонный, огромный как космос, поглотил меня и полностью лишил воли к сопротивлению. На мои уже совсем слабые ватные попытки вырваться, мне тихо сказали: «Тссссс…» И потащили… к мусорным бакам.

10. Возвращение

Самое обидное, я так не успела объясниться с Лешкой, так и не распутала клубочек его подозрений.

– Настя, Настя, давай, давай, быстро приходи в себя! Ну же!

Я открыла глаза и увидела … Лешу. Ой мамочки мои, а его то за что?

– Леш, Леш, как же так? – заплакала я, – ты что, тоже умер?

– Ничего-ничего, – послышался чей то успокаивающий голос, – это у нее стресс, шок, сейчас пройдет, ну-ка, еще нашатырного спиртику ей дайте.

В нос резко ударило аммиаком. Глаза резанул свет. На том свете было точно так же как и на этом. Даже раковина с немытой посудой точь в точь такая, как при жизни. Рядом с ней хлопотал Петр Петрович а в непосредственной близости от меня белее мела стоял Лешка, тиская я руках дурно пахнущий носовой платок.

– Очнулась? – испуганно спросил он меня.

– Лешь, ты откуда? Ты прилетел?

– Ну не умер же! – воскликнул он, – нет, ну я не знаю, Насть, мне это совсем перестает нравиться!

Так, кажется, сейчас придется давать нашатырь ему. Лешка махал руками, бегал по кухне, задевая по очереди холодильник, стол, шкаф и плиту и ругался такими неприличными словами, которые как мне казалось, он и не знал никогда.

– Так, а давайте мы коньячку сообразим, – ласково похлопывая поочередно то по моему плечу, то по Лешкиному, приговаривал Петр Петрович, – где тут у вас коньячок?

Коньячок нашелся в ящике для картошки, не спрашивайте, почему. Каждому досталось по половине чайной кружки. Закусывали простонародно – лимоном. Поднося посудину ко рту, с удивлением увидела, что обе мои ладони равномерно окрашены в синий цвет. Словно в чернила их окунули. Вот еще поворот, подумала я и пошла мыть руки.

– А я смотрю, ключи Настенька забыла у меня, – с гримасой запихивая в себя прозрачную дольку вместе с кожурой, рассказывал Сидоров, – кинулся следом – нет ее. Я наверх. Тут мне молодой человек, то есть вы, Алексей, и говорите, мол, нету. И меня прямо как током ударило. Я его, то есть вас, за руку и быстрей во двор. Тут уж мы не растерялись, провели операцию по всем правилам. Вы, Настенька, можно сказать, под счастливой звездой родились.

Я, пьяная не от коньяка, а от событий последнего получаса, молча сидела на полу у батареи. Мне все еще было страшно. Все боялась, сейчас щелкнет в проводах, свет погаснет, и я погружусь в пучину мрака.

Допив коньяк, Сидоров с сожалением стал прощаться.

* * *

Мы с Лешкой еще какое-то время посидели молча, а потом он ткнул меня пальцем в плечо:

– Рассказывай.

– Да что рассказывать, Леш?

– Все! С деталями и ненужными подробностями.

И я начла свой рассказ. Он занял не меньше двух часов – я постоянно сбивалась, начинала заново, иногда на минуту другую впадала в прострацию, но Лешка меня не одергивал, не торопил.

– И вот я выхожу от него, иду домой, мечтаю, что вдруг ты уже дома?

– Тебе что, кто-то сказал, что я прилечу? Тебе Лариса сказала?

– Да нет, я просто мечтала. И тут сзади шаги. Я к подъезду, ключей нет, и тут… Я только заметила, что меня в сторону мусорных баков тащат, а потом уже ничего не помню. Леш, вы видели его?

– Да никого мы не видели. И не к мусорным бакам он тебя тащил, а к машине. Желтая Шкода, номер грязью заляпан. Еще бы секунда и все. Он тебя как раз в салон вталкивал, когда Сидоров этот твой как заорет.

– И что же? Он уехал?

– Уехал.

– Но хотя бы приметы, как он выглядит…

– Да ты шутишь? Темень такая, хоть глаз выколи. Куртка мешковатая, брюки, на голове кепка. Это все. Да и не до примет нам, знаешь ли, было.

По словам Лешки, события разворачивались стремительно. На саму операцию спасения ушло не больше полутора минут. Плюс то время, пока обстоятельный Сидоров закрывал свою квартиру, спускался вниз в третьего этажа, шел через двор, поднимался на наш четвертый. Итого около пяти минут, никак не меньше. Не стыковалось. Слишком долго. При желании нападавший за это время мог увезти меня на соседнюю улицу. Почему же он не сделал этого?

– Возможно, он и не планировал уезжать, – предположил Лешка.

– Думаешь, он хотел меня убить? Но почему не убил? Что он делал эти пять минут?

– Жаль, что не отчитался, правда?

– Лешь, а ты что приехал то? – с надеждой спросила я.

– Свободные дни, а тут дела накопились, – глядя куда-то в пол, ответил Лешка.

– Ну понятно, – загрустила я.

– Что тебе понятно, Насть? У меня последнее время такое впечатление, что я вообще ничего не понимаю. А ты все понимаешь. Или я такой дурак, или ты такая умная. Даже не знаю. Я срываюсь, лечу за десять тысяч верст, думаю, сюрприз устою. А тут меня самого сюрприз ждет. И что мне теперь делать?

– Как что?

– Да тебя нельзя же одну оставить. Ты если дом не спалишь, то непременно в какую-нибудь историю влипнешь. У меня голова уже кругом от всего этого, от фотографий, от писем, от нападений на тебя. Как же так? Ведь тебя надо постоянно на поводке водить, ей богу.

– Но я ведь как-то умудрилась прожить тридцать с лишним лет и уцелеть?

– Тебе без меня лучше было, да?

– Мне? Может, это тебе без меня лучше было? А что… никаких проблем, все тихо и мирно. Никаких пожаров и прочих катаклизмов.