Капкан для белой вороны
Шрифт:
– Будем ругаться?
– Ты считаешь, что мы пока того, не поругались?
– А ты как считаешь?
– Знаешь, если честно, я никак не считаю. У меня голова сейчас такая плохая, что и таблицу умножения не вспомню. Но… мне как-то казалось, ты доверяешь мне, ты веришь мне. Я тут чуть не умерла из-за этих фотографий.
– Я тоже чуть не умер, – сказал он тихо, – это невозможно описать, но такая волна отчаяния накатила, такая черная противная мерзость. Соображать совсем перестал.
– А сейчас?
– Что сейчас?
– Сейчас соображаешь?
– Да. Я все-таки думаю, это какой то монтаж. Просто очень хитроумный.
– Знаешь,
– Я тоже говорил с Ларисой. Давай потом об этом. Так устал, просто с ног валюсь. Давай потом обо всем поговорим.
Разбудил меня запах кофе. И разогретых в микроволновке булочек. И тихая ругань.
– Брысь, я сказал, брысь… Ууу, ведьма! Насть, ты просто ведьму какую-то приручила, – выговаривал мне Лешка, – ты ее глаза видела? Это же дьявольские просто глаза. Отдай, я сказал, отдай!
Но Рита уже рвала булку на большие куски и судорожно глотала их. Добычу она унесла на безопасное расстояние и теперь, сидя на шкафу, сыто икала сверху.
– Покормить ее вчера забыли. Оголодала.
– Ага, с утра уже всю кухню уделала, голодная. Съела полбатона и полкило сыра.
– Метаболизм просто хороший, все время ей есть хочется.
– Ведьма она.
– Аркадий, ты не прав, – подала голос ворона. Опять она принялась за свое. Опять вспомнила загадочного Аркадия.
– Знаешь, – Лешка медленно размешал традиционные пять ложек сахара, – я тут подумал, тебе надо будет поехать со мной в Канаду. Насчет визы я договорился, все сделаем. Вместе и вылетим. Мне через неделю надо быть. Как ты на это смотришь?
Как я на это смотрю…
– Леш, правда? Точно-точно?
– Настен, я порой теряюсь. Ну а стал бы я тебе предлагать, если не точно. Мне там еще больше месяца осталось. Потом могли бы задержаться на недельку, поездили бы по стране. А?
– Ох… я то за, двумя руками. Гришка меня отпустит ведь…
– Еще бы он тебя не отпустил. Да он тебя с радостью отпустит!
Гришка и правда особо протестовать не стал.
– Сколько у нас еще есть? Неделя? Лешка когда уезжает?
– Лешь, мы когда уезжаем? – крикнула я, сделав акцент на «мы»? – Он не знает пока, но у Лешки есть примерно неделя. Все в визу упирается мою. Канада, все-таки, Гришенька. Это тебе не шуточки.
Гришка пообещал, что оставшегося времени нам хватит, чтобы вычислить всех злодеев и я полечу со спокойной душой. Но жизнь, как обычно, внесла в планы свои коррективы.
Между нами все-таки висела прохладная колючая неловкость. Несказанные слова выстаивались кирпичными рядам и мешали подойти друг к другу. Но и пускаться в объяснения мы боялись. У каждого свои соображения, свое видение ситуации и мы переживали, что не совпадем в оценках. Но хорошо то, что мы оба уверены – это какая то ошибка, кем-то выстроенный капкан. Так и виделся мне коварный охотник, притаившийся во мраке, радостно потирающий руки. Вот сейчас глупая Настя с разбегу ухнет в любовно вырытую яму и ржавые челюсти ловушки сомкнутся на ее так и не похудевшем теле. А вот фиг то вам! Перебьетесь.
Я подошла к Лешке сзади, обняла его. Наши тела, как и обычно, легко совпали, до малейшей неровности. Не осталось и микроскопического просвета. Мы были как заранее предназначенные друг для друга детали. С какой то странной тоской я подумала о том, что даже если бы он бросил меня,
даже если бы он оказался полным негодяем, предателем, да Бог его знает кем еще он мог теоретически оказаться, то и тогда он все равно остался бы близким мне человеком. Это было родство на клеточном уровне, куда как более крепкое, чем верность, чувство долга и прочее, прочее. Измени он мне и с миллионом девиц, я бы смогла его оттолкнуть лишь внешне.– Насть, я так соскучился, – прошептал Лешка, поворачиваясь ко мне и наклоняясь. Влетевшая в окно паутинка переливалась на солнце, касалась то моего, то Лешкиного лица. Было смешно, щекотно и очень хорошо. Все проблемы мы потом решим, подумала я. Куда они от нас денутся?
Хотелось поймать время за тонкий скользящий в руках шелковый хвост и удержать, заарканить его, остановить на год другой вот именно это мгновение. Наверняка знаешь, что потом будет еще лучше, еще интересней. Но отчего то именно с этой минуткой прощаться жаль. До слез обидно, что она сейчас кончится и уж никогда больше не повторится.
Я легонько коснулась небритой Лешкиной щеки и он тут же накрыл мою ладонь своей и так замер.
– Не подлизывайся, – сказал он, стряхнув оцепенение.
– Я не подлизываюсь, к тебе страшно подлизываться. Ты вон какой, оказывается.
– Какой?
– Мавр отдыхает.
– Тоже мне, нашлась Дездемона.
Он обнял меня, и повернув к свету, стал пристально смотреть прямо в глаза. Что он в них интересно хотел увидеть? Но видимо увидел то, что надо. Улыбнулся, вздохнул и крепче притянул меня к себе
– Какие мы все-таки дураки, – сказал.
– Не обобщай, – попросила я и забравшись руками под его футболку, ощутила быстрые частые удары сердца.
– Я был один, мне было так плохо, я никому не мог рассказать, что чувствую. Такой ужас, – сокрушался Лешка, между делом ловко освобождая меня от одежды, – на чужбине теряешь чувство реальности, ум за разум заходит, о черт, пуговицу оторвал. Ты сильно на меня обижена?
– Да! Я очень обижена, очень зла, я просто в ярости… – пихнув Лешку в живот, я толкнула его на кухонный диван и когда он приземлился, чуть не раздавив Веню, по хозяйски уселась сверху. Одной рукой расстегивая ремень на его домашний джинсах, другой снимая с Лешки очки, категорично заявила:
– Еще раз меня приревнуешь, прощения не будет. А пока живи. Может еще сгодишься зачем, а?
Весь день мы провели дома. Съели все купленные Лешкой в магазине беспошлинной торговли конфеты, выпили полную бутылку прихваченного там же Бейлиса. От изобилия сладкого языки, казалось, приклеились к небу и мы большую часть времени просто молчали, тайком вытирая липкие руки о простыни. Прости, диета, но без углеводов мне никак не обойтись. Они не только поднимают настроение, но и вдохновляют голову на ратные подвиги.
– Лешка, – как можно более невинным голосом спросила я, – а почему ты мне никогда не рассказывал про ту девушку?
– Про какую девушку?
– Которая была очень серьезно в тебя влюблена. Так серьезно, что даже вены себе резала. Мне Лариса рассказала. Только ты не говори ей, что я проболталась, ладно?
– Лариса? Что она тебе рассказала? – Алексей напрягся. Он напрягся значительно больше, чем должен напрягаться человек, которому напомнили о заурядных событиях давно минувших дней.