Капкан

Как только мы остаёмся втроём, мама обращается к отцу:

— Ты ведь хотел поговорить с дочерью, — её слова привлекают мое внимание, и я выжидающе смотрю на них.

— Да. Оставь нас двоих, — обращается к ней.

Мама послушно выходит из гостиной, закрыв за собой дверь.

— Я вчера звонил Дугаеву, хотел отправить часть долга, — начинает разговор, конец которого я уже знаю. — А тот сообщил мне, что мы больше ничего ему не должны.

— Это же хорошо, — стараюсь изобразить удивление и радость, будто узнаю эту информацию только сейчас.

— Но, тебе ли не знать, что мы должны были ему ещё около миллиона, — продолжает подозрительно всматриваться в мои глаза.

— Возможно, ты неправильно вел счёт, — наивно пожимаю плечами.

Вероятно, этот ход мог бы сработать с мамой, но папа всегда видел меня насквозь.

— Ты считаешь себя умнее отца? — натягивает уставшую улыбку и смотрит на меня прощённым взглядом, будто знает все от "А" до "Я".

— Намекаешь, что это я закрыла долг?

— А разве не так? — интересуется слишком уверенно.

Но Дугаев не мог ему сообщить об этом. У нас был заключён договор, и слову этого человека я верила. Значит, это были лишь догадки отца.

— Я бы с радостью, но увы. Моя обязанность ведь ипотека, — стараюсь казаться более убедительной.

— В твои обязанности вообще не входят семейные кредиты и долги. Сколько раз мне тебе об этом ещё сказать, чтобы ты поняла?

— Мы ведь уже говорили об этом. Зачем возвращаться к старой теме?

— Затем, что ты стала зарабатывать слишком много. Клянусь, впервые хочу, что у тебя просто появился богатый мужчина, и ты не ввязалась во что-то ужасное!

— Третьего варианта не дано? Например, что я честно зарабатываю деньги? Сама! — уточняю, выговаривая каждую букву более чётко

— Я прожил слишком много, чтобы поверить в это!

— Тебе придётся в это поверить, потому что это и есть правда. Я не закрывала дугаевский долг. Либо это сделал кто-то другой, либо ты и в самом деле запутался в подсчётах.

— Мы боялись, что ты вырастишь именно такой. Медея, посмотри на нас с мамой, посмотри на свою сестру. Мы счастливы вне зависимости от нашего финансового состояния. Мы есть друг у друга, мы живы и здоровы — это и есть счастье для нас. И я хочу, чтобы это ты и осознала. Поняла, что состояние в доме не изменится, если ты вдруг войдёшь в этот дом без кучи пакетов с подарками и без ипотечных выплат, — говорит отчаянно. — Но я знаю, что все мои слова сейчас проходят мимо твоих ушей. Они кажутся тебе глупыми и смешными. И ты давно для себя решила озолотить нас. Я ценю твою преданность семье и такое рвение сделать нас счастливыми. Но какой ценой? Уверена, что вынесешь счёт за богатство? И кто сказал тебе, что мы несчастны и нуждаемся в этом?

— Всем необходим достаток и жизнь без нужд. Я хочу, чтобы вы с мамой ушли на пенсию в положенный срок, а не работали до конца своих дней, чтобы прокормить семью.

— С такими дочерьми, я знаю, что нас с Марией ждёт достойная старость. Но не заставляйте нас стареть раньше времени.

— Разве, мы сейчас что-то делаем не так?

— Думаешь, если мы молчим, то ничего не знаем? — вновь улыбается он, проникая взглядом слишком глубоко в меня.

Наш разговор прерывает Эмми, которая врывается в гостиную под шумную музыку и сообщает всем об открытие недели моды, где главной моделью будет она сама. И я ей так благодарна за это. Слишком сильный гнёт исходил из уст отца. Разговоры с ним всегда оставляют особый отпечаток на мне.

Все эмоции смешиваются, давят на виски. Я злюсь на родителей. Злюсь, что они, вместо радости и хорошего настроения, погружаются в глубокие раздумья и начинают переживать ещё сильнее. Да, их подозрения обоснованы, но это мои проблемы и мои заботы. Я не хочу, чтобы они копались в моей жизни, в моей душе в поисках правды. Я создаю для них другую реальность и рассчитываю, что в ней они и будут жить.

Вскоре, дом заполняется гостями, и мы садимся за готовый праздничный стол. Начинаются традиционные разговоры между собой и обсуждения последних новостей в округе. Я пропускаю все мимо ушей и лишь изредка стараюсь создать видимость своей заинтересованности, проявляя уважение к семье. Но услышав знакомые имена, моя сосредоточенность становится стопроцентной.

— Да и слава Богу, что Роланд отказался от этого брака, — произносит Иветта, сестра папы. — Боюсь представить, на что способен этот человек, раз так безжалостно обошёлся с родной матерью.

Мысль, что Роланд мог жениться, забавляет. Я слишком хорошо узнала его за это время, чтоб поверить в то, что он способен создать семью.

Все гости начинают обсуждать Ханукаевых и осуждать семью девушки, которые готовы были отдать дочь в руки Роланда. А у меня дыхание перекрывает. От каждого их слова у меня немеют конечности, становится невыносимо душно. Желание оставаться за рамками дозволенного отходит на второй план. Начинает распирать от любопытства, что же сделал Роланд, раз люди так нелестно о нем отзываются. Решаю уйти в комнату и позвать с собой Эмми. Разговор с ней принесёт больше удовольствия и информации, нежели пустые сплетни.

— Тетя сегодня не успокоится, видимо, — закатывает глаза сестра и забирается поудобнее на кровать.

— Очевидно, Роланд приходится ей не по душе, — усмехаюсь, присаживаясь рядом.

— Он редко кому приходится по душе. Но, все же, это не наше дело.

— А что произошло с его мамой? Как он с ней поступил? — мой неудержимый интерес затмевает голос разума, запрещающего вновь лезть на территорию мужчины.

— Ой, жуткая и неприятная история, — её лицо искажается, подтверждая сказанные слова. — Недавно услышала её, но до сих пор не знаю, как реагировать.

— Расскажи, — подбираюсь поближе к ней.

— У них есть ещё младшая сестра Лайла. Так вот, когда ей было десять, а Роланду восемнадцать, они вернулись откуда-то раньше срока и застали мать в постели с другим мужчиной. Он был то ли компаньоном дядь Рената, то ли другом.

Ошарашено смотрю на нее. И хоть эта информация и приводит в шок, но теперь поведение Роланда становится прозрачней воды, и многое встаёт на свои места. Не сумев подобрать приличных слов возмущение, просто прошу Эмми продолжать.

— Говорят, Роланд избил мужика, а мать вышвырнул полуголой на улицу. Уволил всех работников, кто знал об интрижке матери и молчал, а всем остальным запретил впускать её в дом. Такой скандал был. Дядь Ренат, узнав об измене, слёг в больницу. Осман поддержал брата и отрёкся от мамы. Тяжелее всех перенесла произошедшее Лайла. Она потеряла дар речи — в прямом смысле этого слова. Прошло уже больше десяти лет, а она до сих пор ни слова не произнесла. Однажды, ради неё, дядь Ренат готов был вернуть в дом жену, но Роланд был против. Лайла встала на сторону брата и дала всем понять, что против его решений не пойдёт, — нахмурив брови, Эмми слегка задумывается. — Как думаешь, она так поступила от большой любви или страха?

Не сразу даю ответ, пытаясь переварить всё ею сказанное, и разобраться в своих эмоциях, которые волнами бьют по стенам души.

— Разве возможно такое, чтоб ребёнок не хотел видеть родную маму? — интересуется следом.

— Мы никогда не были в той ситуации, в которой были Роланд и Лайла, и не видели то, что видели они, поэтому невозможно рассуждать на тему того, что может быть, а чего нет.

— Чтобы не было, она их мама. И думаю Лайла скучает по ней, но боится гнева брата.

— Ты можешь об этом лишь гадать, дорогая.