Капкан
Шрифт:
С трудом отведя взгляд от него, извиняюсь перед Рейном и покидаю его, чтобы развеяться и прогуляться по двору. Ноги тянут меня к аллее, ведущей в лабиринт, состоящий из чувств Роланда к сестре. Как никогда хочется окунуться в этот мир, насладиться и прочувствовать его. Медленными шагами приблизившись к живому ограждению, останавливаюсь у входа и не решаюсь больше сделать ни шагу вперёд. В голове, словно в киноленте начинают всплывать кадры, связанные с этим местом. Их немного, но они согревают, напоминая о тёплых чувствах, окутывающих меня игрой Лайлы и их грустной историей жизни.
Есть в этой трагичности нечто особенно прекрасное.
— Небо сгущается, — раздаётся голос Роланда позади меня. Не успеваю обернуться, чтобы взглянуть ему в глаза, как чувствую, что на плечи опускается его пиджак.
Какая забота. Жаль только, что проявляется она не ко мне, а к другой, маленькой девочке.
Обернувшись к нему лицом, продолжаю молчать, дожидаясь его дальнейших слов или действий. Знаю, что они последуют. И он не заставляет себя долго ждать. Берет меня за руку и ведёт вглубь лабиринта.
— Это место успело утратить свою значимость? — интересуюсь, ускоряя шаг за ним и придерживая пиджак, свисающий на мне. — Что я здесь делаю?
Ничего не отвечает, заводит в один из отсеков, где цветут цветы вокруг статуи Венеры, останавливается и отпускает меня, недовольно смотря прямо в глаза.
— Это я хочу спросить у тебя, что ты здесь делаешь? — подходит ближе, сокращая расстояние между нами до минимума, — Ты по-прежнему в опасности!
— У меня здесь важные дела. Как только решу их, вернусь обратно. Не стоит понапрасну беспокоиться.
— Мне плевать, что у тебя за дела. Они не стоят твоей жизни! — зло шипит, схватив за подбородок.
Сердце вновь начинает лихорадочно стучать и задыхаться. Как же ничтожна угроза моей жизни перед жизнью собственного ребёнка. И я готова встать под обстрел любого врага, лишь бы защитить её. Чувствую себя как никогда уязвимой, хочу разрыдаться и умолять дать мне все, лишь бы спасти мою дочь, но вместо этого, беру себя в руки и натягиваю маску невозмутимости.
— Моя жизнь давно обесценена тобой.
— Мы поговорим об этом позже. А пока ты должна улететь обратно!
— Я повторяю ещё раз, у меня здесь дела. Если так боишься за мою жизнь, тогда может перестанешь подвергать её опасности? — цежу сквозь зубы.
— Твоё упрямство никогда не приводило нас ни к чему хорошему! — тянется губами все ближе, заставляя мутнеть разум.
— А ты привёл нас к чему-нибудь хорошему? — нагло вскидываю подбородок вверх, не сводя с него глаз.
«Привёл тебя к дочери» — следом отвечает сердце, которое продолжает лихорадочно стучать под натиском смешавшихся эмоций.
— Приведу, — от твердости и уверенности его голоса зарождается любопытно.
— Что это значит?
— Это значит, что ты должна взять себя в руки и улететь отсюда!
— Я тебе все сказала. Если ты привёл меня сюда поговорить об этом, то разговор окончен!
— Что ты задумала, строптивая? — берет меня двумя руками за лицо, недоверчиво прищуривается, рассматривая и изучая дно в моих глазах. — Недели не прошло, как ты бежала от меня, как от смерти, а сейчас заявилась в мой дом, как ни в чем не бывало.
— Может, соскучилась по тебе? — натягиваю улыбку.
— В объятиях Майера? — ухмыляется.
— Одно другому не мешает.
Пасмурная погода, как и моё волнение, достигает своего апогея. Небо начинает покрывать землю и нас каплями дождя, но мы продолжаем стоять, не отрывая друг от друга взглядов. Мне не страшно промокнуть, страшнее сойти с ума от страха, что пожирает
изнутри. Я бы счастлива не чувствовать ту слабость, которую испытывала перед ним в одиннадцать лет; которую испытывала в двадцать шесть; которую испытываю сейчас. Но я чувствую. Как проклятая чувствую, как млею и растворяюсь в его руках, забывая всю ненависть и ярость, которые кипели в груди ещё пару часов назад. Наверное, в каждом сердце остаётся нечто губительное, что никогда не изменится, хоть ты тысячу раз его сломай и переделай.— Хорошо, Медея, я сыграю в твою игру, — ехидно улыбнувшись, подушечкой большого пальца касается губ, издевательски медленно проводит по ним, изучая каждую трещину, а после выпивается в них поцелуем.
С уст вырывается стон от наслаждения. Я и забыла, как бывает хорошо, когда тебя касается нужный мужчина.
Вспышка, и мысли уносят меня далеко в прошлое, к моим одиннадцати годам.
Я сидела на лавочке в лесу, а Роланд обрабатывал раны на моих коленях.
— Дядь Эрнест меня прибьёт. Я обещал вернуть тебя в целости и сохранности, — бросил укорительный взгляд на меня. — Я ведь сказал тебе, чтобы ты не ехала за мной по склону!
— Ну не злись, Роли, — отвечала весело, — Мне уже совсем не больно. Лучше скажи, вы надолго летите отдыхать?
— На месяц, — поднял взгляд, продолжая обрабатывать царапины на ноге. — Будешь скучать? — я смутилась спонтанному вопросу, но, все-таки, положительно кивнула ему в ответ. — Я буду ещё сильнее.
От этих слов мурашки прошли по телу, а прикосновения его пальцев на моей коже вдруг приобрели новый оттенок, подарив гамму пугающих тогда чувств.
Он заметил моё смущение и улыбнулся шире, уже тогда наслаждаясь своей властью надо мной. Встал с корточек, взял меня за руку и потянул к себе, подняв с лавочки.
— Ты такая красивая, — начал приводить в порядок мои растрёпанные волосы после падения с велосипеда.
— Прекращай, — продолжая краснеть, слегка улыбнулась, поддавшись приятному импульсу от комплимента.
— А когда вот так улыбаешься, ещё красивее, — он медленно, еле касаясь, пальцами стал скользить по моему лицу, словно изучая каждый его миллиметр.
— Роли, — боясь пошевелиться, единственное, что сумела произнести вслух.
Он не среагировал на своё имя, по глазам видела, что его мысли были о другом. А в следующее мгновение его лицо оказалась так близко с моим, что я перестала дышать. И хоть мир вокруг замер, внутри меня зарождались цветы. Я чувствовала жуткое волнение, слышала стук собственного сердца, казалось, земля уходит из под ног — именно в этот миг я осознала, что влюбилась.
Губы Роланда коснулись моих. Пару секунд безобидного поцелуя, а потом он обнял меня и прошептал на ухо:
— Я люблю тебя.
Резко открыв глаза, отталкиваю Роланда от себя, ошеломлённо смотря на него и не зная, куда себя деть. Никогда до этого в моих детских воспоминаниях он не говорил и не делал подобного. Все случилось впервые. Случилось за неделю до пожара, который развел нас по разным берегам на пятнадцать лет. Не знай я Роланда, никогда бы не придала значения этому отрывку своей жизни. Но я знаю его и знаю ценность каждого произнесённого им слова. Мне перестаёт хватать воздуха. Сложно поверить, что когда-то он был способен на подобные светлые чувства, ещё сложнее поверить, что он посвятил их мне. Меня разрывает на части от ревности к самой себе. Неужели я была когда-то такой, которую сумел полюбить этот человек?