Карьера доктора Фануса

Фикри вертел головой, поднимался на цыпочки, пытаясь глотнуть свежего воздуха, но все было напрасно… Тогда он вслед за кондуктором стал протискиваться к окну, толкаясь и не взирая на общий ропот. Краем глаза он увидел гробницы — мрачные сооружения цвета охры. Боже мой, они еще в районе кладбищ, и никакой надежды приехать вовремя!..

С тех пор как умер отец, мать все время твердит о смерти, будто прежде она и не предполагала о таком конце. Она хочет только порадоваться за него — и спокойно умереть. А вот в этих могилах каких только нет матерей: и те, кого радовали дети, и те, кто был лишен этого, — а сейчас все они успокоились под могильными плитами…

Три пальмы мелькнули за окном… и снова — головы, спины, тошнотворный запах пота, бьющий в нос. Ботинки его вконец испачканы, и лучше не думать, во что превратился теперь его костюм…

Сидел бы он сейчас на балконе, подставив лицо свежему ветерку, курил, наблюдая за колечками дыма. Потом встал бы, заложив руки за спину, прошелся по гостиной. Затем, выпив кофе, переоделся бы и спустился вниз, потолковал с баввабом [23] с Умм ас-Сейид, с прачкой или с хозяином дома… С каким удовольствием отправился бы он сейчас к бакалейщику за пачкой сигарет, поговорил бы с ним о футболе или просто побродил бы по улице, рассеянно глядя на витрины магазинов и лица прохожих…

23

Бавваб — швейцар, привратник.

Увы, теперь с этим покончено, и не поговоришь, когда тебе захочется, и не помолчишь. И как это молчать, словно воды в рот набрал, когда рядом женщина, которая любит поболтать… И будешь изображать, как ты счастлив, и восхищаться всякими пустяками: цветом туфель, новым платьем… А попробуй не похвалить вкусный суп!.. Хочешь не хочешь, ты будешь принимать у себя гостей, наносить сам визиты. Придется притворно улыбаться. Нет, это ужасно! И никакие кошки и птички не скрасят твою жизнь, только хлопот прибавится…

— Эй, поосторожнее!

— Что такое?

— Вы же наступили мне на ногу!

— Вы мне уже сто раз наступали, и кто должен кричать, так это я!

— Фу, сохрани Аллах!..

— Сохрани Аллах от тебя…

— Да успокойтесь же! Будьте благоразумны! В чем дело?

— Этот человек — дрянь!

— Попрошу не выражаться!..

— Гиза!.. Гиза!..

— Слава Аллаху! Слава Аллаху!..

— Дайте дорогу — мне выходить!

— Ну и выходи, кто тебя держит?

— Да пустите же меня!

— Проходите, чего же вы встали!

— Встали тут на дороге! Водитель, подожди! Да пропустите же, господа… Водитель… минуточку!

— Все, пора отправлять машину!

Лысый человек с толстой шеей вдруг проснулся и тоже полез к выходу, загородив собой дорогу. Фикри, извиваясь всем телом, следовал за ним. Полы пиджака где-то сзади. Он попытался оттолкнуть лысого, извинился. Снова толкнул, но уже без извинения.

Автобус тронулся.

— Водитель, да подожди же ты! — взмолился Фикри.

Хор протестующих покрыл голос шофера:

— Ничего, выйдете на следующей.

Но лысый разразился жуткой бранью, и машина остановилась. Все задвигались. Фикри оказался на тротуаре…

Тяжело дыша, Фикри бросил прощальный взгляд на машину, которая накренилась на один бок. Глаза щипал едкий, как мыло, пот. Во рту было солоно. Платок превратился в грязную тряпку. А ботинки напомнили то далекое время, когда он гонял футбол, обозначив ворота школьным портфелем и феской.

А костюм? Где его прежняя элегантность? Он взмок, от рубашки несет кошачьими испражнениями, шикарный галстук потерял всякую форму, будто его растерзали… Да и цвет костюма вроде бы не тот, что так нравился Фикри. Может, его невыгодно изменило освещение?..

Что бы там ни было, но прежде всего — выкурить сигарету и немного прогуляться — прийти в себя…

Он зажег сигарету, снял галстук, свернул и засунул его в карман. И заложив руки за спину, медленно зашагал по дороге.

Нет-нет, надо все хорошенько взвесить…

Магид Тубия

Необыкновенные любовные письма

Перевод О. Фроловой

Самия, любимая! Милая моя невеста!

В первый же день нишу тебе. Только что вернулся с прогулки: город так себе, погода сносная — ведь еще зима… Как я соскучился по тебе! Лишь прикосновение твоих рук может вернуть мне прежнюю энергию и радость. Кто бы мог предположить, что такой студент, как я, все же получит диплом высшей степени? Твои нежные руки, твои глаза и даже твои шаги, которые я узнавал сразу, — ты, и только ты вдохновляла меня, и я усердно занимался, хотя сладкие грезы переполняли мою душу.

Разве я мог тогда думать, что наступит день, когда я отправлюсь на Каирский вокзал и сяду в этот ужасный поезд. Но прозвучал печальный гонг, и стальные ленты рельс умчали меня далеко-далеко… Тысяча миль разделяет нас, но мое сердце осталось с тобой. Я отдал тебе его с прощальным поцелуем…

Завтра я пойду на работу. Первый трудовой день! Как мы с тобой мечтали о нем два года назад… Торопили время! Помнишь? И вот завтра — наш заветный день! Этим я обязан тебе, моя подруга, моя любимая…

Милая! Не волнуйся за меня. Городишко, конечно, не идет ни в какое сравнение с Каиром, но вполне приличный. Как я провожу свой досуг? Почти все свободное время отдаю чтению журналов. Жизнь в общем сносная. Но мне так не хватает тебя. Часто я смотрю на твою фотографию, но, к сожалению, она никак не может заменить тебя… Ах, этот непокорный завиток у левой щечки. Как бы мне хотелось быть на его месте!.. Да, это внезапное назначение забросило меня слишком далеко…

Знаешь, о чем я сейчас подумал? Ты только не смейся! Я хотел бы стать… космонавтом и полететь к луне, к тебе, моя любимая. Ты — моя луна!

Но я — всего лишь служащий отдела «Внешние связи». Что поделаешь! Сижу за столом и отвечаю на письма различных организаций, клубов и школ. Дурацкая работа, и, уж конечно, не для меня, специалиста, имеющего диплом с отличием. И это мое предназначение?

P. S. Отправил письмо дяде, пусть любой ценой добивается моего перевода в Каир.

…Кому же открою я свое сердце, если не тебе!..

Городишко все-таки маленький и скучный. Наступили жаркие дни. Говорят, летом здесь ужасно. Я загорел и стал похож на местных жителей. А они как негры! Не удивительно, что здесь популярна белая одежда, так сказать, тяготение к антиподу, даже если это и подчеркивает собственные недостатки. А зубы у них белизны ослепительной…