Карл Линней

Подумаем над этими словами. Замечательно, что Линнеус ищет естественные различия между человеком и животным. Другое, на котором настаивает религия — душа, — его не интересует в данном случае.

Только заметим, что слова «естественная история» тогда не звучали в том смысле, как употребляют их теперь, — они означали подробное описание признаков строения, а не происхождение одних организмов от других.

А мог ли больше сказать Линнеус о человеке и обезьяне?

«Если бы я назвал человека обезьяной или наоборот, на меня набросились бы все теологи». Вот в чем дело: нужно было соблюдать очень большую осторожность, иначе «набросились бы» попы. Влияние отцов церкви было очень сильным во всех странах. Под давлением этой общественной обстановки не все можно было сказать откровенно. Приходилось кое о чем умалчивать, недоговаривать. И Линнеус это очень ясно выразил в приведенном письме.

Да, обстоятельства обязывали к осторожности, но ученого беспокоила другая мысль: несмотря на ярость попов, не должен ли он высказаться яснее? «Может быть, я должен был сделать это по долгу науки», — пишет он в том же письме.

Двойные названия

Линнеусу принадлежит блестящая реформа ботанического научного языка. Он применил для растений двойные названия — родовое и видовое. Имя рода — общее для всех видов, относящихся к нему; имя вида относится к растениям данного вида.

Кто не знает смородины красной, черной, белой. Название рода — смородина, видовые — красная, черная, белая, а полные названия: смородина красная, смородина черная, смородина белая.

Идея двойного названия для растений — родового и видового — не принадлежит Линнеусу; первая попытка сделана больше чем за 100 лет до него.

Линнеусу так живо вспоминаются беседы с незабвенным Артеди.

— Артеди, друг мой, читали вы Каспара Баугина? Как вы относитесь к его мыслям о двойных названиях для растений?

Артеди отложил книгу и посмотрел на товарища.

— Вы часто думаете об этом. Я тоже. Двойные названия были бы очень удобны.

— Каспар Баугин, подумать только, еще столетие тому назад попробовал так называть виды. У Августа Ривинуса семьдесят лет спустя уже лучше получалось, отчетливее, яснее.

— А у вас еще лучше выйдет, дорогой Линнеус, нет, нет, я не шучу! То, что было не под силу раньше…

— Да, это наша задача, — перебил Линнеус. — Почему не получалось у них? Они давали длинные характеристики вместо названий, а это не одно и тоже. Сама же идея превосходна. Ривинус предложил называть вид родовым названием и дополняющим прилагательным. Вот над этим и надо подумать.

Артеди вполне разделял мнение Линнеуса. Он сам раздумывал над тем, как упорядочить названия рыб по принципу двойных названий.

— Если не знаешь названий, то теряешь и познание, — говорит Линнеус.

В жизни люди очень давно стали применять двойные названия предметов, подчеркивая этим сходство и различие между ними. Ну вот например: книжный шкаф, кухонный шкаф, платяной шкаф. «Шкаф» — родовое название, а «книжный», «кухонный», «платяной» обозначают вид. Неудивительно, что и в науке давно появилась мысль о двойных именах для растений и животных — удобно!

До Линнеуса ученые давали растениям только названия родовые. Называли: дуб, клен, сосна, крапива, клевер, фиалка, а чтобы обозначить вид, употребляли те длинные описания признаков, которые не понравились Линнеусу еще в юности. Другими словами, наука употребляла названия растений по родам, подобно тому как это обычно делалось и делается в разговорном житейском языке применительно к растениям и животным.

Сначала и Линнеус пользовался исключительно родовыми названиями, а потом перед ним встала задача — отграничить друг от друга виды одного рода, а внутри видов — и разновидности. И он практически делал это продуманно и последовательно во всех своих работах, начиная с первой статьи о лапландской флоре.

С каждой новой работой он все более и более убеждается в том, что принцип двойных названий правильный, и применение его необходимо для успешного развития ботаники и зоологии. Почему? Удобно, экономно, практично и устраняет путаницу в названиях. Не следует придумывать множества имен для все вновь и вновь открываемых растений и животных. Надо дать названия родам, а их во много раз меньше, чем видов, — значит, назвать роды не так трудно!

И Линнеус дал эти названия, при этом не стал сам придумывать их все. Он выбрал многие у других авторов и предложил свои. Как всегда, исключительная начитанность и редкостная память, вместе с тонким чутьем, помогли ему взять наиболее подходящие названия. Доказательство? Самое веское: эти названия до сих пор удерживаются.

А как же с видами? Да при двойном названии их можно называть одними и теми же прилагательными: красный, белый, черный, золотистый, большой, малый, высокий, низкий, ползучий, обыкновенный… И никакой путаницы не будет! Так и теперь употребляют эти прилагательные для разных родов.

Это была замечательная реформа с названиями растений.

Но никогда бы она не удалась Линнеусу без одновременной реформы самого ботанического языка.

Язык ботаники

Как часто школьники, да и взрослые, жалуются на то, что трудно запоминать термины науки, техники. Напрасно! Без термина нет точности в науке, нет понимания между людьми. До тех пор, пока в ботанике не было точных научных обозначений всех частей растения — своей общепринятой терминологии, — в ней царила неразбериха, хотя все ученые писали на одном языке — латинском.

Надо вспомнить, что Линнеус столкнулся с этой путаницей очень рано, еще гимназистом, которого учителя на все лады корили за безделье. А между тем юноша уже тогда начинал смутно понимать, что в его любимой ботанике не все обстоит благополучно, потому что нет строго определенного, точного языка.

— Нет четких определений признаков, и быть не может, если нет общепринятых терминов. Если будут такие термины, тогда можно сравнивать виды между собой. Мы будем понимать друг друга. А пока у нас столпотворение вавилонское…

Об этом часто беседовали два голодных упсальских студента. И оба готовились усерднейшим образом к великой роли реформаторов в своей области науки. Читали днем каждую свободную минуту, ночью, пренебрегая сном, изучая язык ботаника и зоолога.

Линнеус рассмотрел громадное количество растений во всех деталях их строения. Искал для каждой из них название в книгах других ученых. Опять отбирал те, которые считал удачными. У одного автора взял названия: метелка, щиток, колос, у другого — прицветник; оставил и такие — чашечка, тычинка, пестик, пыльца. Многим частям растений сам дал названия. Например: в тычинке отметил нить и пыльник, пестик разделил на завязь, столбик и рыльце. В книге «Основы ботаники» он приводит около 1000 ботанических терминов, понятно объяснив, где и как употреблять каждый из них.

Ботаника получила свой собственный язык, краткий, точный, научную терминологию. И Линнеус — творец новой ботанической терминологии — первый пользуется ею при описании сада Клиффорта. Это был великолепный пример, как надо пользоваться созданным научным языком. Если прибавить к этому, что Клиффорт не пожалел денег на отличную бумагу и рисунки, то пример оказался очень наглядным.

По сути дела, Линнеус изобрел, хотя и с учетом прежней терминологии, новый язык для естествознания. И он оказался таким же необходимым и удобным для ботаников, писал французский философ, писатель и ботаник Жан Жак Руссо, как язык алгебры для геометров.