Картель правосудия

– …Таким образом, мы лишились главного доказательства вины Кроткова, -сокрушенно сделал он неопровержимый логический вывод.

– Все не так страшно, – начала Катя, и Осетров замер, предчувствуя самое худшее. Он только собирался скорбеть вместе с ней и даже приготовил платок, чтобы утирать безутешные слезы, как одним махом эта стерва разрушила с таким трудом возведенный хрустальный замок его надежд. – У меня есть дубликат, – сообщила она, – и даже не один.

КАТЯ 17 февраля, утро

В длинном, оклеенном противными зеленоватыми обоями кабинете Катю приветствовал, не вылезая из-за длинного, покрытого зеленым сукном стола, длинный прокурор Горошко с длинным лицом, длинными обвислыми прокуренными усами и украинским выговором.

– На ближайший час меня ни для кого нет, – заговорщически сообщил он секретарше, приведшей девушку, и Катя поняла, что беседа тоже будет длинная.

Шея прокурора была обхвачена жестким пластмассовым корсетом, из-под которого выбивался галстук, украшенный многослойным жирным пятном.

– Я вот тут шею потянул, – пожаловался он Кате доверительным тоном, поворачиваясь к ней всем корпусом. – Ну, вот и добре.

Что именно доброго было в травме шеи, Катя не поняла. Несмотря на жесткую повязку, Горошко все время что-то жевал, на столе стояла быстро пустеющая вазочка с карамельками и мандаринами.

– Угощайтесь, – он придвинул вазочку поближе к девушке.
– Можно я вас буду звать Катей? У меня вот дочь тоже вашего возраста, красавица, вся в мою жену… Так отож…

Катю конфеты не вдохновили, а Горошко продолжал растекаться мыслью по древу:

– Я хочу поговорить с вами, как отец с дочерью, как старший товарищ, беседа эта неофициальная, нигде не фиксируется…

– И долго это будет еще продолжаться? – тяжело вздохнув, осведомилась Катя.

Горошко осторожно потрогал корсет:

– Нет, врачи говорят, что через пару дней можно будет снять.

– Я имею в виду эти ваши бесконечные разговоры. Сколько можно пережевывать одно и то же?!

Вместо ответа Горошко развернул очередную карамельку.

– Чудное средство от умственной недостаточности, рекомендую. Кстати, я тут хотел вам кое-что показать. – Он принялся выворачивать карманы пиджака, набитые до отказа всякой дрянью. На столе последовательно оказались: проездной на метро, два несвежих носовых платка, связка ключей, зажигалка, спички, пустая пачка «Мальборо», какие-то квитанции, еще одна зажигалка, несколько мятых купюр и целая куча разноцветных фантиков. Вначале он все это выкладывал, потом стал рассовывать обратно, не выбросив в мусорную корзину ни одно из своих сокровищ. – Не могу найти, нет, но где-то же это у меня было… – Теперь он принялся шарить в брюках. – А знаете, как я шею повредил? Шел, представляете, по улице, упал, поднялся, а голова не поворачивается. А все почему? Да потому, что дворник с утра напился и тротуар песком не посыпал. Никто у нас не хочет работать… куда же я это положил…

В его брючных карманах не было разве что базуки или резиновой курицы, ну и конечно, этого «чего-то», что он хотел показать. Но прокурор не отчаивался и продолжал поиски.

– Моя жена мне все время твердит: не плюй в колодец, пригодится воды напиться. Вы меня понимаете? Дело это ваше запутанное… Затаскают по судам… – наконец свернул он к теме, но тут же снова отвлекся. – А, вот, нашел все-таки. – Он победно помахал перед носом у девушки какой-то фотографией. – Я же знал, что она у меня есть.

На моментальном снимке, очевидно отпечатанном с видеопленки, Катя была запечатлена со спины в тот момент, когда в ресторане размазывала по физиономии Кроткова кусок торта.

– Это все моя жена, понимаете, она у меня прекрасно готовит, но десерты – это ее слабое место. Вот она и попросила узнать, что это был за торт. Смотрите, какой крем, это, наверное, сливки…

– Что вы мне голову морочите, – не выдержала Катя. – Неужели вам больше делать нечего?!

– Вот и я ей сказал то же самое. Так отож… Вы-то меня понимаете… – И опять ни к селу ни к городу: – Вы знаете, что такое наши колонии? Это же страшное место. Ваш жених-то рассказывал, наверно. Зачем же человека на такие мучения обрекать?

– Я не понимаю, о чем вы говорите. – Катя с трудом подавила желание запустить в придурковатого прокурора чем-нибудь тяжелым.

– Кто без греха, тот пусть первым бросит в меня камнем, это моя жена так говорит. Складно, да? Но я это не потому вспомнил. – Он снова взялся за карамельку. – Я тут взываю к вашему гуманизму и человеколюбию, вот к чему я тут взываю.

– Что вам все-таки от меня нужно?!

– Может… простим его, он ведь, в сущности, неплохой человек. Ну, оступился, так раскаялся же, волосы на себе рвет, нет, говорит, мне прощения. А если о моральных убытках, так он вам все возместит. А-то ведь, потерявши голову, по волосам не плачут, это опять моя жена сказала.

Наконец-то Катя уяснила, что этот урод, женатый на кладези народной мудрости, выступает в роли адвоката Кроткова.

– А о чем он раньше думал? Это ведь не могло продолжаться до бесконечности, не я, так кто-нибудь другой нашелся бы, кто не побоялся бы пойти в милицию.

– А потом у него друзья на свободе остаются, – Горошко не обратил никакого внимания на ее гневную отповедь, – будут ходить к вам, угрожать, вы и на них в суд подадите, а у них тоже друзья… Это же снежный ком получается, лавина, а бороться со стихией – это, я вам доложу, не шутки. Вот я сегодня поборолся… – Он осторожно поворочал головой и поморщился от боли. – Результат налицо. Вы понимаете, о чем я говорю? Не рой другому яму… – снова моя жена.

– Свое заявление я забирать не собираюсь. – Катя поднялась и решительно направилась к выходу. – Меня не так легко напугать.

– А вот моя жена говорит… – неслось ей вслед.

Катя вернулась домой в состоянии бешенства. Нет, так не может больше продолжаться. Кротков умудрился купить всех, и, если, несмотря на все ее усилия, он все-таки сумеет выйти сухим из воды (а все именно к тому и идет), ей несдобровать. Лично с Кротковым она еще могла воевать в одиночку, но с системой так бороться нельзя. Надо немедленно идти к отцу, пусть он не любит Эльдара, пусть она не принимает его молодую жену, сейчас уже не до мелочных распрей. Катя только собралась позвонить отцу и договориться о встрече, как телефон зазвонил сам.

– Добрый день, вы Масленникова? – пропищал из трубки девичий голосок. – Это вас из больницы беспокоят.

– Что-то с Эльдаром? – осторожно спросила Катя, боясь поверить в самое худшее. «Неужели они уже добрались до него?!»

– Все в порядке, он пришел в себя и требует, чтобы позвали вас. – По голосу было понятно, что молоденькая, очевидно, медсестра улыбается. – Вы приедете?

– Да, да, сейчас же приеду. – Катя положила трубку и только теперь заметила, что ладонь мокрая от пота.

Катя выбежала из квартиры, на ходу натягивая шубу. Но не успела она, оказавшись в машине, вставить ключ в замок зажигания, как дверца со стороны водителя внезапно распахнулась. Катя с недоумением уставилась на юную поджарую барышню с короткой, под мальчика, стрижкой и каменным лицом, которая, не говоря ни слова, оттеснила ее в сторону и уселась за руль. Катя попыталась выскочить из машины с другой стороны, но там появился здоровяк в кожанке, он молниеносно втолкнул ее назад и занял место рядом. Катя оказалась зажатой между ними.