Картина мира в былинах русского народа

1.1.2.4. Эстетическая школа

Историческая школа в былиноведении использует былины в качестве материала для изучения тех или иных исторических событий и их участников. Никто не может ей запретить это делать. Но былины достойны быть не только материалом, но и предметом для самостоятельного исследования. Они имеют непреходящую художественную самоценность. Они составляют собственный предмет былиноведческой науки как таковой.

На односторонность исторического подхода в былиноведении ещё в 1924 г. указал А. П. Скафтымов. Он писал: «Былину, как таковую, проглядели, всегда хотели видеть в ней только музейные отголоски прошлого, оттого исследования о ней превращались в трактаты общей культурной и политической истории» (Скафтымов А. П. Поэтика и генезис былин. Поэтика художественного произведения. М., 1924. С. 40).

К точке зрения А. П. Скафтымова присоединилась А. М. Астахова. Она писала: «В былинах отражение исторического прошлого дано в таких больших художественных обобщениях, что в результате получается лишь общая картина определённого периода или известного момента исторической жизни народа… Также и образы богатырей, имена которых восходят к определённым историческим деятелям, не дают исторических портретов. В них заключены идеальные представления о герое, родившиеся на основе широкого обобщения действительности, и показаны различные типические проявления героики. То же следует сказать и о былинных воплощениях врага» (Северные исторические песни. Сост. А. Н. Астахова. Петрозаводск, 1947. С. 5–6).

Главой эстетической школы в советском былиноведении стал В. Я. Пропп. Он утверждал: «Былина основана не на передаче в стихах исторического факта, а на художественном вымысле» (Пр. С. 27). Тут же он уточнял: «Былины отражают не единичные события истории, они выражают вековые идеалы народа» (там же).

К В. Я. Проппу присоединился Б. Н. Путилов. Он утверждал: «Существует довольно распространённое мнение, согласно которому в основе любой былины лежит конкретное историческое событие, а большинство былинных персонажей имеет реальных прототипов. Сначала народ будто бы создавал исторические песни о подлинных событиях и людях, но с течением времени они подверглись эпической переработке и принимали вид былин. При таком подходе содержание былин обедняется и упрощается, причём конкретно-исторические толкования их неизменно изобилуют натяжками… Гораздо более обоснованным является подход к былинам как художественным произведениям, создававшимся в форме богатырских, фантастических по содержанию песен, не связанных с конкретными фактами истории и реальными лицами» (Русская народная поэзия. Эпическая поэзия. Сост. Б. Н. Путилов. Л., 1984. С. 14–15).

Б. А. Рыбаков в своей книге посвятил несколько страниц критике эстетической школы в былиноведении. В этой критике он зашёл слишком далеко. Он стал обвинять В.Я.Проппа и Б. Н. Путилова в антисторизме. Так, о первом из них он писал: «В. Я. Пропп, борясь с буржуазной исторической школой, оторвал вообще русские былины от реальной исторической действительности» (Рыб. С. 55).

Приведённые слова отвергает чуть ли не каждая страница из прекрасной книги В. Я. Проппа «Русский героический эпос». Никакого антиисторизма в ней нет. Спор между Б. А. Рыбаковым и В. Я. Проппом есть спор дисциплинарный. Первый из них – представитель внешнего былиноведения, а второй – внутреннего. Первый видел в былинах в первую очередь материал для изучения русской истории, а второй – собственный предмет былиноведческой науки как таковой.

К эстетической точке зрения на соотношение былинного мира и исторической действительности присоединился В. П. Аникин. Но он её выразил менее категорично, чем Б. Н. Путилов. Он указывал: «Былины отразили историческую действительность в образах, реальная основа которых обогащена фантастическим вымыслом» (Аникин В. П. Теория фольклорной традиции и её значение для исторического исследования былин. М., 1980. С. 259).

В. П. Аникин, вместе с тем, писал: «Невозможно, например, сказать, кто именно изображён в Илье Муромце – главном герое былин, какое конкретное событие отразилось в былине о бое Добрыни со змеем и пр.» (Ан. С. 302).

Подобным образом определяет соотношение между реальным миром и былинным (эпическим) И. П. Черноусова. Она пишет в своей докторской диссертации: «В вопросе соотношения эпического мира, представленного в былинах, с историческими событиями мы следуем за учёными, считающими, что в былинах излагается своя былинная история и создается “свой” мир, непосредственно не соотносимый с реальным миром. Былина сохранила следы исторической конкретности: имена, реалии, жизненные эпизоды, бытовой фон эпохи в преломлении, диктуемом поэтической традицией. Их отбор определялся народными чаяниями и народными идеалами» (Черноусова И. П. Язык фольклора как отражение этнической ментальности (на материале фольклорной концептосферы русской волшебной сказки и былины). Липецк, 2013. С. 121).

Между тем традиция связывать былины «с конкретными фактами истории и реальными лицами» (Б. Н. Путилов) продолжает сохраняться в нашей фольклористике. Она представлена, например, в книге Т. В. Зуевой и Б. П. Кирдана «Русский фольклор». Мы находим в ней отсылки к прототипам Добрыни Никитича, Алёши Поповича и др.

Авторы этой книги, в частности, сообщают своим читателям о том, что был прототип у Тугарина Змеевича. Они пишут: «Исторический прототип Тугарина Змеевича – половецкий хан Тугоркан (его имя, как видим, похоже на имя Тугарина. – В. Д.), погибший под Киевом в 1096 г. Он был в родственных отношениях с киевскими князьями. При Владимире Мономахе Тугоркан разорил окрестности Киева, был разгромлен и убит» (Зуева Т. В., Б. П. Кирдан. Русский фольклор. М., 1998. С. 192).

В. Я. Пропп и Б. Н. Путилов отвергали научную ценность самого подхода, направленного на установление прототипов у тех или иных былинных персонажей. Так, Б. Н. Путилов писал: «Попытки найти за этими Змеями (с которыми сражались Добрыня и Алёша. – В. Д.) исторических персонажей (например, половецких ханов) фактически необоснованны и ничего не добавляют к прочтению былин в их общем художественном смысле» (Русская народная поэзия. Эпическая поэзия. Сост. Б. Н. Путилов. Л., 1984. С. 18).

Как относиться к проблеме установления прототипов у былинных героев?

Такие прототипы чрезвычайно гипотетичны. Степень их гипотетичности так велика, что само установление прототипов у былинных героев часто теряет свою научную ценность. Но следует ли отсюда, что в былиноведении следует вообще отказаться от прототипического подхода?

Ни один серьёзный былиновед не отказывался от данного подхода, когда речь шла, например, о князе Владимире. Сравнение исторического Владимира с былинным вовсе не бесполезно: в сравнении познаётся истина. Оно высвечивает дополнительные черты в былинном образе киевского князя.

Прототипический подход имеет право на существование в былиноведческой науке. Были и будут люди, которые будут относиться к этому подходу не столь отрицательно, как В. Я. Пропп и Б. Н. Путилов. Более того, попытки, направленные на установление прототипов у былинных героев, будут сохраняться в науке и в будущем.

Эти попытки, вместе с тем, следует расценивать как гипотезы. У одних исследователей они более аргументированы, у других – менее. Однако в любом случае необходимо признание самого принципа гипотетичности в установлении тех или иных прототипов у былинных персонажей.

Слишком много воды утекло! Вот почему сравнение гипотетических прототипов с былинными героями должно быть осторожным. Оно не должно сбивать исследователя с толку при трактовке былинных образов. Нельзя с детской доверчивостью относиться и к выводам сторонников прототипического подхода в былиноведении.

Былинные прототипы остаются в конечном счёте за бортом былинной картины мира. Она изображает художественные образы былинных персонажей, а не их гипотетических прототипов.

Вслед за Б. Н. Путиловым сказочную и былинную картины мира следует рассматривать как особые – художественные – перекодировки историко-этнографической действительности. Перекодировка значит переиначивание.