Картина в тайнике

Семенишин пожал плечами.

– А я знаю?

– Почему не пришли прямо домой?

– А где же я был?
– снова тревожно посмотрел на жену.
– И почему это вы меня допрашиваете?
– вдруг повысил голос.
– Какое имеете право?

– Не волнуйтесь, гражданин Семенишин, - перебил его Козюренко.
– Нам нужно, чтобы вы просто ответили на несколько вопросов. Жена увидела вас девятнадцатого мая только после работы. Где вы были весь день?

– Спал. На сене в сарае спал. Компания в поезде подобралась, хорошие парни, так? Ну, пол-литра выпили, а потом еще в карты играли. Чуть не до Ковеля. Они раньше сошли. Был я немножко выпивши, так? А с женой у нас...

– Он не досказал и бросил на нее взгляд.

Та встала со стула, хотела вмешаться, но Козюренко поднял руку, попросив не делать этого.

– Назовите, с кем ехали в поезде.

– С ребятами, я же говорю. Трактористы они, так?

– Фамилии, имена помните?

Семенишин заморгал, сокрушенно опустив голову.

– Пьяный был, - сказал смущенно.
– Забыл... Пол-литра, значит, взяли, а потом еще, так?

– Вы тоже покупали водку?
– прищурил глаза Роман Панасович.
– Ночью, да еще на вокзале, не продают.

– А я еще перед отъездом. Пол-литра...

– Имели при себе деньги? Сколько?

Семенишин заерзал на стуле. Козюренко обратился к его жене:

– Сколько дали мужу на дорогу?

– На проезд да еще трешницу.

– Из нее вы рубль заплатили за койку в гостинице...
– Роман Панасович уставился немигающим взглядом на Семенишина.
– Завтракали?
– Тот кивнул. Еще полтинник на завтрак. Откуда же взяли деньги на водку?

Лицо Семенишина покрылось красными пятнами. Щеки обвисли.

– У Пруся. Он одолжил мне семьдесят рублей. Десятку пропили, поэтому и не сказал жене.

Козюренко вспомнил тело с раскроенным черепом. И вывернутые карманы. Вряд ли Семенишин отважился бы на убийство ради семидесяти рублей. Конечно, мог надеяться, что возьмет больше. Но при чем тут картина? Может, Прусь через Семенишина хотел ее куда-то переправить?

Спросил коротко:

– Где деньги?

– Пожалуйста... Тут они...
– Семенишин полез в шкаф, вытащил из нижнего ящика завернутые в платок деньги.

Роман Панасович незаметно посмотрел на женщину: глаза у нее наполнились ужасом, губы дрожали. Внезапно подумал: "А если все это правда? Все так, как рассказывает Семенишин? Могло быть? Конечно, могло. А "Портрет" Эль Греко тем временем..."

– Следовательно, вы утверждаете, что не знаете, где живет Прусь, и никогда не были у него дома?

– Это истинная правда!
– Семенишин приложил обе ладони к груди.

"Если его отпечатки пальцев не идентичны отпечаткам на стакане с недопитым портвейном...
– подумал Козюренко.
– Прямых доказательств пока что нет. Конечно, если не найдем тут картину. Итак, обыск..." Вышел с Владовым в коридор, приказал вызвать оперативную группу и попросил взять у прокурора постановление на обыск. Вернувшись, спросил у Семенишина:

– Насколько мне известно, Прусь не очень щедрый человек и никому денег не одалживает...
– Он сознательно говорил о покойнике, как о живом, надеясь, что Семенишин как-то прореагирует на это. Но тот сидел потупившись.
– Почему же он отдал вам всю зарплату и еще пообещал полтысячи?

Семенишин поднял голову, и Козюренко заметил, как забегали у него глаза.

– Почему?
– настаивал следователь.

Семенишин потер свои сморщенные щеки кончиками пальцев. Он явно колебался.

– Пожалуйста, не скрывайте от нас ничего, - посоветовал Роман Панасович.

– Прусь был у меня, так сказать, в долгу, - нерешительно, запинаясь, начал Семенишин.
– Уже давно, со времен войны, когда вместе партизанили. Я никому не рассказывал, так? Потому как и сам тут не очень-то...
– покачал головой и продолжал твердо, как человек, сделавший первый шаг, и терять которому уже нечего.
– Когда-то я видел, как Прусь снял обручальное кольцо с пальца мертвой женщины, так? Он заметил, что я смотрю. Испугался. Да и было чего. Если бы наш командир Войтюк прознал про это, худо бы Прусю пришлось. Ну, начал умолять, так? Мол, черт попутал. Я говорю: "Выбрось кольцо!" Он и выбросил. Потом обещал: "Я тебе всю жизнь буду благодарен, что понадобится, рассчитывай на меня". А тут очередь на машину, я и вспомнил, так?

– Но ведь это могло выглядеть как шантаж...

– Да нет. Сколько лет прошло. Надеялся на благодарность. Думаю, деньги у него есть. Живет ведь один. А он мне - семьдесят рублей... Я знаю, что полтысячи не пришлет. Пообещал, только бы отделаться, так?

"Если придумано, то неплохо", - отметил Козюренко.

– А вы помните, как появился в вашем отряде Прусь?

– Почему же, помню. Мы не очень-то доверяли ему, так? Полицай поглумился над девушкой Пруся, а Василь убил его. Пришлось бежать. К бандерам ему было не с руки, потому как этот полицай имел среди них в нашем районе много дружков. Ну, и пристал к нам, так? Наш командир товарищ Войтюк из ихнего села был - пожалел и взял.

"Верно, на свою голову!" - чуть не вырвалось у Романа Панасовича.

– Мы вынуждены произвести в вашей усадьбе обыск, - сказал он.
– Скоро приедет оперативная группа. Но перед этим я хотел бы еще раз убедиться: все ли вы рассказали правдиво и не утаиваете ли чего-нибудь?

– Яшенька, - подошла к нему жена, - ты уж... если что натворил, лучше сознайся. И нам будет легче...

Семенишин посмотрел на нее как-то отчужденно.

– Пьяный я был, может, чего-то и не помню... В чем меня обвиняют? обернулся к Козюренко.

– Дело в том, что Прусь убит и ограблен. А вы были с ним в тот день. Ездили за деньгами.

– Не выйдет!
– вдруг закричал Семенишин. Он выпятил губы, и морщины неожиданно разгладились на его лице. Это было сказано так решительно, что Роман Панасович встал со стула. А Семенишин вдруг безвольно осел, и руки его опустились как плети.

– Так уж лучше сознаться, - шептала жена, склонившись над ним.

– Прочь!
– Семенишин оттолкнул ее от себя.
– Вы мне дело не пришьете!
– погрозил он пальцем Козюренко.

– Вспомните фамилии тех, кто был с вами в поезде , - предложил следователь спокойно.
– Имена, приметы... Это для вас очень важно.

Семенишин удивленно воззрелся на него. Закрыл глаза, немного подумал и покачал головой.

– Нет, - сказал стыдливо.
– Пьяный был, все из головы вылетело. Вдруг какая-то мысль, видно, промелькнула у него. Нерешительно начал: - Но был там такой долговязый...
– Потер лоб и радостно воскликнул: - Тимком его звали, вспомнил - точно Тимком, так?